Иосиф Сталин. Часть 3. Верховный главнокомандующий

Вечером 4 октября Чадаев был у Ворошилова, который рассказал ему, что, по заданию Сталина, он вместе с Молотовым, едет на Западный фронт. "Будем пытаться спасти положение, а главное – человеческие жизни. Очень сильно и болезненно переживает это событие товарищ Сталин. Да и мы, конечно. Но я еще не видел товарища Сталина в таком состоянии, в каком он находился, когда узнал о происшедшей катастрофе. Он был потрясен, гневен, крайне возбужден. Долго ходил по кабинету, потом подходил к "вертушке", спрашивал начальника Генерального штаба и задавал один и тот же вопрос: "Установили связь с командующим?" В ответ слышал: "Еще нет". "Что вы там сидите, сложа руки! – говорил он с большим возмущением. "Волнение и гнев понятны, – добавил Ворошилов, – окружение такой многочисленной группировки – это очень тяжкий удар. Но как бы не была тяжела потеря, она не сломила товарища Сталина. Создавшаяся ситуация побуждает его к решительным действиям. Враг спешит до наступления зимы разделаться с Москвой. Но наша партия, наш народ, товарищ Сталин не допустят этого".

5 октября в 17.30 часов в Московский военный округ поступило сообщение, что немецкие танки заняли Юхнов и идут на Подольск. Казалось, что немцы в ста километрах от Москвы. Это сообщение сначала вызвало недоверие Сталина, но затем оно подтвердилось. Правда, немцы шли не на Подольск и Москву, а направлялись к Вязьме, чтобы отрезать путь отхода войскам Резервного фронта.

В тот же день 5 октября Сталин позвонил по "Бодо" в штаб

Ленинградского фронта Жукову. После обмена приветствиями Сталин сказал: "У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с вами посоветоваться о необходимых мерах". Совершенно очевидно, что Сталин стал видеть в присутствии Жукова панацею от бедствий на различных фронтах. Также ясно, что в своем обращении к Жукову Сталин сильно смягчал характер катастрофы на Западном фронте.

В тот же день немецкие танки предприняли попытку прорыва из Орла к Туле. Однако на подступах к Мценску они были остановлены советскими стрелковыми и танковыми частями. Контратаки 4-й танковой бригады под командованием полковника М.Е. Катукова сорвали наступление немцев.

Вечером 6 октября Сталин вновь звонил Жукову и просил его выехать в Москву. Тем временем немецкие войска завершали окружение советских войск под Брянском и Вязьмой.

На следующий день 7 октября командующий Брянским фронтом Еременко отдал "общий приказ о повороте фронта на 180 градусов". После этого развернулись бои "с перевернутым фронтом", по мере того, как часть войск Брянского фронта прорывалась из окружения на восток. В этот же день, 7 октября, по словам Типпельскирха, "головные части обеих охватывающих танковых армий встретились в тылу у противника восточнее Вязьмы и замкнули кольцо окружения".

Будущий главный маршал авиации А.Е. Голованов прибыл в кабинет к Сталину вскоре после того, как он узнал о событиях под Вязьмой. Он вспоминал, "Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле, что было необычно, на столе стояла нетронутая остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось, но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила. "У нас большая беда, большое горе, – услышал я, наконец, тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий".

"После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал: "Что будем делать? Что будем делать?" Видимо, происшедшее ошеломило его. Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся. Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сказать и что посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии?"

"Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников"… Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады".

В "ИВОВ" говорится: "В результате окружения противником значительных сил Западного и Резервного фронтов в районе Вязьмы и части сил Брянского фронта южнее Брянска на подступах к Москве создалась крайне опасная обстановка. Москва совершенно неожиданно оказалась под непосредственным ударом врага. К моменту прорыва немецких танковых соединений через вяземский рубеж на всем пространстве до Можайской линии обороны не было ни промежуточных оборонительных рубежей, ни войск, способных задержать наступление рвавшихся к Москве танковых групп противника. На можайском рубеже в начале октября имелось очень небольшое количество советских войск".