Иосиф Сталин, его маршалы и генералы

Сталин отправил к Соколовскому комиссию ГКО под руководством Маленкова. Комиссия пришла к выводу, что фронт исключительно плохо готовил операции. Войска вводились в бой неподготовленными. Из-за плохой разведки и несогласованности действий артиллерия вела огонь по тем позициям, где немцев не было. Танки бросали в наступление, когда немецкая артиллерия не была подавлена, и танковые части несли огромные потери.

Хуже всех, по мнению комиссии, действовал командующий 33-й армией генерал-полковник Василий Гордов, половина потерь фронта пришлась на его армию.

Девиз генерала гласил: «Лучше нам быть сегодня убитыми, чем не выполнить задачу».

Гордов бросал в атаку даже разведывательные подразделения, хотя это запрещалось указаниями Ставки. Разведчики гибли, и некому было их заменить.

Вот его приказы:

«Весь офицерский состав поставить в боевые порядки и цепью пройти лес, назначив небольшие отряды для выкуривания автоматчиков из их гнезд...

Немедленно все управление корпуса отправить в цепь. Оставить в штабе только начальника оперативного отдела...»

Гордов потерял четырех командиров дивизий, восемь заместителей командиров дивизий и начштаба дивизий, тридцать восемь командиров полков и их заместителей, сто семьдесят четыре командира батальонов.

Постановлением Государственного комитета обороны Западный фронт разделили на два — 2-й и 3-й Белорусские. Соколовского отправили начальником штаба 1-го Украинского фронта. После войны он стал начальником Генерального штаба и первым заместителем министра обороны. Булганин, как член военного совета, получил выговор за то, что не сообщал в Ставку о недостатках в деятельности командующего.

Василий Гордов был назначен командующим 3-й гвардейской армией 1-го Украинского фронта, которая участвовала во взятии Берлина, а потом — в освобождении Праги. Командующий фронтом Конев назначил генерала Гордова начальником гарнизона Праги. В 1945 году он стал Героем Советского Союза. А после войны и он оказался в опале.

Бывшие сослуживцы обосновались в гостиничном номере и крепко выпили. Были склонны к употреблению горячительных напитков и невоздержанны на язык. Стали вспоминать войну, заговорили о Сталине, о Жукове...

Наивные в определенном смысле люди, они и не подозревали, что за ними следят. Наверное, думали, что отставники никого не интересуют. Или не понимали масштабов слежки военной контрразведки за командным составом вооруженных сил.

Номер, где встретились генералы, говоря чекистским языком, был оснащен техническими средствами контроля.

Поскольку речь касалась самого вождя, то запись бесед отставных генералов положили на стол Сталину.

Особисты записали также разговоры Гордова с генерал-майором Филиппом Трофимовичем Рыбальченко, который в войну был начальником штаба 3-й гвардейской армии, а в январе — июле 1946-го начштаба Приволжского военного округа. Потом аппаратуру прослушивания установили и в квартире Василия Гордова.

3 января 1947 года министр госбезопасности Абакумов отправил Сталину донесение:

«Представляю при этом справку о зафиксированном оперативной техникой 31 декабря 1946 года разговоре Гордова со своей женой и справку о состоявшемся 28 декабря разговоре Гордова с Рыбальченко.

Из этих разговоров видно, что Гордов и Рыбальченко являются явными врагами Советской власти.

Считаю необходимым еще раз просить Вашего разрешения арестовать Гордова и Рыбальченко».

Василий Николаевич говорил с женой Татьяной Владимировной о только что снятом с должности маршале Жукове:

— Ты все время говоришь — иди к Сталину. Значит, пойти к нему и сказать: «Виноват, ошибся, я буду честно вам служить, преданно». Кому? Подлости буду честно служить, дикости? Инквизиция сплошная, люди же просто гибнут... Сейчас расчищают тех, кто у Жукова был мало-мальски в доверии. Их убирают. А Жукова год-два подержат, а потом тоже... Я очень многого недоучел. На чем я потерял голову свою? На том, на чем сломали такие люди — Уборевич, Тухачевский...

— Когда Жукова сняли, ты мне сразу сказал: все погибло, — напомнила жена. — Но ты должен согласиться, что во многом ты сам виноват.

— Значит, я должен был дрожать, рабски дрожать, чтобы они мне дали должность командующего, чтобы хлеб дали мне и семье? Не могу я! Что меня погубило — то, что меня избрали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и, когда я все это увидел, все это страшное, — тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это. Отсюда у меня пошли настроения, я стал высказывать их тебе, еще кое-кому, и это пошло как платформа. Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, то завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!

Приехавший навестить Гордова Рыбальченко остановился на его квартире, и они поговорили откровенно — по душам.

— Нет самого необходимого, — говорил Рыбальченко. — Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут.

— Он все видит, все знает, — бросил Гордов.