Ёсико

Конечно же я в свое время читал Маркузе. Но все равно плохо понял, что за «практику» он имеет в виду. На этот счет Бан-тян выражался расплывчато. Он никогда не говорил прямо, что нужно делать, направляя людей с помощью примеров и позволяя им делать собственные умозаключения. После дня съемок в Токио или его окрестностях он обычно заводил толпу ассистентов в свой любимый бар на Синдзюку, который назывался «Пепе Ле Моко» в честь французского фильма с Жаном Габеном. Он был для нас как отец или старший брат, всегда оплачивал наше пиво и нашу еду, но главное — учил нас думать. Сам он пил виски «Белая лошадь», чистый, без воды или льда. И все время говорил, говорил, говорил, его слова текли рекой, — о жизни, об искусстве и о политике. Однажды он проговорил два с половиной часа без перерыва, лишь изредка прихлебывая из своего стакана или протягивая его кому-нибудь, чтобы налили еще.

Как-то раз, после особенно продолжительного возлияния, он сделал то, что я сперва счел для себя унизительным, но что оказало огромное влияние на всю мою дальнейшую жизнь.

— Мисава, — прорычал он, уставившись на меня глазами, которые от алкоголя уже превратились в узкие щелочки. — Ты не злишься?

— Злюсь, Бан-тян?

— Злишься!

— Да, но на что?

— Вот в чем вопрос, не правда ли? — сказал он и врезал мне кулаком по лицу.

Я почувствовал жгучую боль в щеке. Но что было еще хуже, я не знал, как на это реагировать. Я просто остолбенел. Другие тоже уставились на Бан-тяна, ждали, хотели увидеть, что он сделает дальше. Я же только и смог, заикаясь, произнести:

— За-з-зачем вы это сделали?

— Реагируй! — завопил он. — Реагируй! Я тебя ударил! Ударь меня!

— Зачем?

— Ты злишься на американских угнетателей?

— Да.

— Ты злишься на них за то, что они уничтожили нашу свободу, за то, что они развращают наших юношей и насилуют наших девушек? Ты злишься на капиталистическое общество за то, что оно превращает наш народ в бездушных рабов потребления? Ты злишься на буржуазную мораль, которая подавляет наши естественные желания?

— Да! — выпалил я, и слезы ручьями хлынули из моих глаз. — Да, да, да!

Он вдруг понизил тон и стал успокаивать меня, как мать успокаивает дитя:

— Тогда сбереги эту злость и приведи ее в действие. Найди способ изменить мир. Оцени свое желание отомстить, положи его в ящик и, когда придет время, используй его конструктивно во имя свободы, мира и справедливости. Мы пытались изменить Японию в тысяча девятьсот шестидесятом. Мы потерпели неудачу. В этом я виню как себя, так и Киси с его бандитами. Сейчас я могу лишь попытаться изменить своими картинами фальшивое сознание масс. Я все еще полагаю, что это стоит делать, хотя сам процесс будет очень медленным. С другой стороны, ты еще очень молод. У тебя есть шанс по-настоящему что-то изменить. Дождись этого момента, будь терпелив. Когда он наступит, ты об этом узнаешь. И тогда не раздумывай. Просто действуй, и все.

5

Тем временем Окуни и его Экзистенциальный театр привлекали к себе все больше и больше внимания. Подобно бродячим нищим Средневековья, с которых начинался театр кабуки, он колесил по стране со своей труппой, раскидывая желтый шатер повсюду, где мог получить разрешение, а также там, где не мог его получить: на пустынных автостоянках, заброшенных сортировочных станциях, во дворах храмов, на берегах рек, на старых кладбищах, забытых аэродромах и — что наиболее известно — рядом со святилищем Ханадзоно на Синдзюку. Именно там он установил свой шатер, когда мы снимали его и других актеров в фильме про молодежный бунт «Одна ночь Синдзюку».

Конечно же еще задолго до этого мы с Окуни уладили все наши разногласия. Еще до «Одной ночи в Синдзюку» он сыграл в одном из «розовых» фильмов Бан-тяна, сценарий к которому написал я. Бан-тян поощрял желание своих ассистентов писать сценарии. Я написал уже несколько штук и все показал ему, но ни один из них не удостоился ни словечка его похвалы или критики. Хотя могло быть и хуже. Иногда в знак неуважения к сделанной плохо работе он разрывал рукопись у автора на глазах. А однажды забрал свеженаписанный сценарий с собой в туалет и подтер им задницу. Но на сей раз все было иначе. Я наконец написал то, что получило его одобрение.

— Неплохо, — заявил он, — будем делать.

Вот таким он был, Бан-тян. Никогда не кружил вокруг да около, решения принимал быстро и четко. Благодаря чему и умудрялся снимать по паре фильмов в месяц в течение многих лет.