Читаем Йозеф Чапек — прозаик и поэт полностью

Хотя подлинные жизненные впечатления, послужившие основой «Лелио», переплавлены в тигле фантазии, действительность военных лет достаточно явственно проступает в книге. Особенно показателен в этом отношении рассказ «Спасение» (образ тюрьмы; поля, усеянного трупами). Рассказ был написан под прямым воздействием впечатлений от пребывания в октябре 1916 года в госпиталях, где медицинская комиссия решала судьбы людей — одних отправляли на фронт, другие снова возвращались к мирной жизни. Надежда на спасение в рассказе Й. Чапека связывается с мечтой о чуде, с идеей божественного вмешательства. Но бог равнодушен к страданиям людей. Свободу герою приносит его отец — обыкновенный, скромный человек.

«Лелио» Й. Чапека и «Распятие» К. Чапека были двумя «симфониями в прозе» с зашифрованным антивоенным содержанием. Они в максимальной мере приближали прозу к поэзии, музыке, живописи, с одной стороны, и к философии, с другой. В исторической перспективе значение книги Йозефа Чапека даже более связано с развитием чешской поэзии, чем с развитием чешской прозы. Недаром Витезслав Незвал, написавший монографию о нем, особое внимание уделяет анализу «Лелио», во многом предвосхитившего принципы построения его собственных поэм. Если бы не свидетельства Незвала о том, что его поэма «Неизвестная с Сены» написана под воздействием личных впечатлений, можно было бы не сомневаться, что она подсказана автору эпизодом «неизвестной с Сены» из «Плывущих в Ахеронт». Многие черты «Лелио» Незвал связывал с влиянием «Песен Мальдорора» (1869) позднего французского романтика Лот-мона Связь книги Й. Чапека с романтической поэзией безусловна, но аккорды ассоциаций-воспоминаний, тема детства и прощания с ним ют больше оснований говорить о традиции великого чешского романтика Карела Гинека Махи, автора поэмы «Май» (1836). Поэтому можно скорее установить поэтическую эстафету: Маха — Йозеф Чапек — Незвал.

Первую мировую войну братья Чапек восприняли как конец старого мира, как потоп. Но куда приплывет новый Ноев ковчег — Корабль Надежды из рассказа «Сын зла»? В пьесе братьев Чапек «Из жизни насекомых» (1922), общая концепция и замысел первого и третьего актов которой принадлежали Йозефу, Бродяга, единственный подлинный человек среди человекоподобных насекомых или насекомоподобных людей, отвергает и порхающих по жизни светских мотыльков, и навозных жуков, жуков-наездников, паразитов, сверчков, олицетворяющих мир стяжательства и конкуренции, и кажущуюся смехотворной в «гулливеровской» перспективе «муравьиную» войну. Еще до победы фашизма в Италии и Германии авторы пьесы, опираясь на опыт первой мировой войны, создали яркую сатиру на милитаризованные диктаторские государства, в которых новейшая техника поставлена на службу агрессивной политике. Такое же ревюальное сатирическое обозрение современного буржуазного мира представляла и комедия «Адам-творец» (1927), замысел которой тоже принадлежал Йозефу Чапеку. Резкая критика буржуазного общества в век высокой техники и империалистических войн (и вместе с тем отказ от каких-либо иных поисков добра и справедливости, кроме общегуманитарных и сугубо индивидуальных) характерны и для публицистики Йозефа Чапека 20-х годов. А в эти годы его проза (мы сознательно оставляем в стороне эссе об изобразительном искусстве, заслуживающие и особого издания, и особого разговора) развивается под знаком перехода от лирики к публицистике, о чем наглядно свидетельствуют книги «Для дельфина» (1923) и «Понемногу обо всем» (1928).

Книга «Для дельфина», открывающаяся лирически окрашенными произведениями, в большинстве своем близкими стихотворениям в прозе и представляющими собой как бы последние отзвуки и вариации тем и мотивов сборника «Лелио», завершается публицистическими размышлениями, которые адресованы уже не узкому кругу посвященных в тайны новейшего искусства (само название книги[5] подчеркивало ее «ненужность» обычному читателю), а более широкой и более демократической аудитории. Йозеф Чапек учился общаться с этой аудиторией сначала в редакции газеты «Народни листы», членом которой состоял вместе с братом с осени 1917 по весну 1921 года, а затем на страницах либеральной газеты «Лидове новины», ставшей их «кормилицей» и главной трибуной. То, что в «Лелио» и лирических партиях книги «Для дельфина» составляло реальный подтекст, в этих размышлениях высказано более явственно и прямо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия