Ёж

Задыхаясь, он остановился, снял с плеча карабин и рухнул на раскаленный асфальт, воздух с хрипом покидал его легкие, тело еще помнило смертельный холод, и кожа неприятно пощипывала.

— Что… — приступ кашля прервал его, — что это?

Охотники переглянулись, словно решая, кто начнет рассказ, а может, и думая о том, стоит ли отягощать юную голову знаниями, которые ни при каких обстоятельствах не должны были ее посещать.

— Где Боря? — Женька переводила взгляд с охотников на Сандаля и наоборот, глаза ее расширились и от того казались по кукольному неестественными.

— Эх, молодо-зелено! — Тимофей Степанович выщелкнул очередную папиросу и прикурил. — Говорил я вам не соваться сюда, гиблые места, но куда там, разве слушает зеленая плесень стариков? — Он выпустил клуб дыма и посмотрел на Юльку. — Говорил ведь?

— Заладил! — прервал его монолог Седой. — Мяса из котлет не восстановишь и фарш в мясорубке не прокрутишь назад. — Он невесело улыбнулся этой мысли.

— Мы-то ладно! — упорствовал Тимофей Степанович. — Песок сыплется, и не жалко. — Он попросту махнул рукой и посмотрел куда-то в сторону, давая понять, что в разговоре больше не участвует.

— Надо найти место поукромнее улицы, наступит вечер, и тогда надо ожидать сюрпризов. — Сергей осмотрелся в поисках места, где они могли бы остановиться на ночлег.

— Мы ночевали тут в клубе, — вступила в разговор Юлька. — Там окон нет, только двери.

— Верно мыслишь, девочка, — подмигнул ей Седой. — Поднимайся, герой, идем в клуб, там и получишь ответы на все свои вопросы. — Он помог Мише подняться с земли, подхватил его карабин, и они направились к местному дворцу культуры, который вновь обретал право их крыши над головой.

Минут через тридцать Тимофей Степанович деловито разводил костер на сцене, намереваясь приготовить что-нибудь на ужин. Седой баррикадировал входную дверь, и подошел он к этому вопросу намного ответственнее, чем Миша накануне. Котенок, вынырнувший из-за пазухи, расхаживал по залу, пытаясь время от времени подойти к охотникам, но те недобро посматривали на него и шикали, отгоняя. Юля и Женя сидели в креслах, пытаясь понять, куда же их занесло и что делать дальше. Миша отстраненно сидел в дальнем конце зала, уткнув голову в руки, не желая ни с кем общаться.

Вскоре Тимофей Степанович водрузил котелок над костром, залил в него воды из большой фляги и накидал в него каких-то припасов, очевидно, грозящими стать ужином, котелок закипел, распространяя приятные запахи, сразу же захотелось есть.

— Это по-нашему, — буркнул он себе под нос и подмигнул девчонкам. — Поди, проголодались?

— Есть немного, — ответила Женька.

Наконец Седой укрепил входную дверь и присоединился к общей компании.

— Ну что, мальки, что с вами делать? — Он потянул носом и расплылся в улыбке, уловив запахи, идущие от котелка.

— Что здесь происходит? — разделяя каждое слово, из своего угла спросил Миша, присоединяться к общей компании он не хотел.

— Тут сразу так и не ответишь… — хмыкнул Степаныч и посмотрел на своего спутника, будто спрашивая разрешения, тот лишь кивнул в ответ. — Плохие тут места, и давно это известно, еще моя бабка стороной обходила их, а до нее ее бабка, и так до сотого колена. Ягод полно, а никто не ходит, охотники, то бишь дед мой и прадед, и все прапрадеды тоже не совались сюда, но по иным причинам, дичи тут не водится, звери, и те за километр обходят.

— Откуда же тут город взялся? — прервал его Миша.

— А то неверующие красные пришли, — усмехнулся Тимофей Степанович. — Да и был ли город, пятьдесят лет стоял и маял жителей своих, мало ли кто сюда забредал, все равно все сгинули. Доходы тут были хорошие, жили-то хорошо, да не совсем, то один охотчик до леса пропадет, то второй, а потом и вовсе все пропали. Как не бывало, а Еж и город к рукам приберет, год-другой — плотину смоет, и город вместе с ней. Может, оно и дольше протянет, кто его знает, но внуки мои уже и помнить не будут о таком городе.

— Но как-то же они протянули тут пятьдесят лет и жилине плохо, и при чем тут Еж, вы про реку говорите?

— Как-то жили, а как — никто не знает, а толкую про реку, да, — Степаныч пристально глянул на Сандаля. — Еж своенравный, кого-то и не тронет, так оставит, кого-то к рукам приберет, дружка твоего и прибрал, и тебя хотел забрать, да не дался ты ему, не понравилось ему это, сам видел, что в тайге творилось.

— Да как может реке что-то понравится или нет? — Миша сорвался почти на крик, потом вовремя опомнился и остыл. — Она же неживая, течет себе, как и тысяча других рек, хоть бы что.

— Иные реки, может, и спят, не знаю. Еж тоже спал пятьдесят лет, и наша молодежь даже забредать сюда стала, а все прошлое считали бабкиными россказнями. Ан нет, жив он еще, просто отдохнуть решил, теперь, как видишь, не спит. Только глупец может отрицать то, что видел собственными глазами.

— Я видел тайгу, которая хотела меня сожрать, при чем здесь река — не знаю, да и плевать я на нее хотел. — Сандаль резко встал и зачем-то схватился за карабин. — Боря же там остался, не верю я в то, что он вот так взял и пропал.