Ирано-таджикская поэзия

Так, в газелях Хафиза и его окружения в полной мере была выражена идея свободной индивидуальности, подымающей бунт против земных и небесных владык, бросающей вызов самому небу.

В XV веке восстановилась литературная жизнь в Самарканде и Бухаре и достигла высокого уровня в Герате. В лучших поэтических произведениях этого периода классической поэзии на фарси были продолжены гуманистические традиции ранних ее веков. Однако в тот же период наблюдались следы эпигонства и распада художественной формы.

К концу XV века укрепились давно сложившиеся взаимосвязь и взаимовлияние фарси и тюркоязычной (староузбекской) литератур. Большую роль в этом сыграла творческая дружба Джами, и его великого ученика и покровителя Навои (писавшего на фарси под псевдонимом Фани).

Перед своим угасанием классическая поэзия вновь как бы вспыхнула многоцветным пламенем, особенно в творчестве Джами, воскресившего все творческое многообразие предшественников в своих великолепных касыдах, мелодичных газелях, нравоучительных поэмах-маснави.

Противоречивость средневековой поэзии со всей очевидностью выразилась в творчестве Абдуррахмана Джами, всю жизнь воспевавшего высокие идеалы правдолюбия, человеколюбия и заслуженно считающегося одним из классиков ирано-таджикской литературы.

Баловень судьбы, пользовавшийся огромным почетом и уважением при дворе Тимуридов, Джами избрал скромный образ жизни мудреца, стремящегося к истине, далекого от суетности дворца, от лицемерия и ханжества дервишской кельи. Джами выступал радетелем за благо народа, порицал власть имущих за деспотизм и произвол, призывал к труду, а сам оставался благочестивым мистиком-суфием.

Мужеством дышат строки из его произведения «Саламан и Абсаль»:

Царь справедливый — пусть не чтит Корана, —
Он выше богомольного тирана.

В то же время поэт благоговейно простирался ниц перед своим наставником, мракобесом Ходжой Ахраром — самой мрачной фигурой в Средней Азии XV века. Призывая к веротерпимости, Джами одновременно выражал в некоторых стихах фанатическую ненависть к шиитам (мусульманам не ортодоксального толка). Он поддерживал замечательную прогрессивную деятельность своего друга Алишера Навои и в то же время обрушивался и на самого великого и прогрессивного из мыслителей средних веков Ибн Сину.

Но при всем этом Джами был прежде всего поэтом, сумевшим распознать общественную значимость поэзии, понять ее роль и силу в борьбе против тирании, в борьбе за установление справедливого правления.

При всей противоречивости творчества Джами, в котором переплеталось суфийское благочестие и мистическое вольнодумство, именно он воспроизвел в своей «Книге мудрости Искандара» замечательную социальную утопию — вековечную мечту человечества о царстве свободы и равенства на земле.

* * *

Если сопоставить творческие достижения классической поэзии на фарси с древнеиранской традицией, то станут очевидными как их преемственность, так и новаторский характер классики, ставшей, в свою очередь, традицией для последующих литературных поколений.

Идея справедливого царя разрабатывалась почти всеми великими поэтами — от Рудаки до Джами, причем в более близком к народным массам понимании, будучи связана с темой социальных конфликтов; антидеспотическая тема, ярко выраженная в классической поэзии в своеобразном противопоставлении «поэт и царь», «царь и нищий» у Фирдоуси и Хафиза, была характерна для суфийской поэзии; социальная утопия нашла свое развитие у Фирдоуси, Ибн Сины, Фахриддина Гургани и особенно у Низами и Джами.

Концепция человека в классической поэзии являет собой принципиально новую ступень развития в осмыслении достоинств а и самоценности личности. Вместе с тем классика сохранила и синтезировала образы героя-богатыря и человека-брата, разработанные в предшествующую литературную эпоху. Тема борьбы Света с Тьмой и Добра со Злом, лишившись своего первобытного примитивизма, стала содержанием всей этической системы классиков (у Низами, Ибн Ямина, Хафиза, Джами и др.). Тема похвалы разуму, не только в прямой форме, выражена была и у Рудаки и у Фирдоуси, но выросла в стройную идеологию рационализма, концепцию «власти разума», пронизывающую поэзию таких корифеев, как Ибн Сина, Хайям, Саади и др. Наряду с ней классики выдвинули универсально-философскую идею Любви как движущей силы общественного развития, концепцию «власти сердца» (Низами, Руми, Хафиз, Камол и Джами). Тема порицания приверженцев Зла и Лжи выросла и поднялась до высот социальной сатиры (Закани) и лирики социального протеста (Ибн Ямин, Хафиз и др.). Большое место в классике заняла тема высокой миссии и неограниченных потенций самой поэзии, тема вдохновенно изреченного слова и роли поэта-пророка (наиболее выразительно у Низами).