Ирина

В тот день Макс взял с собой Наташу. Она расположилась в сторонке и, расстелив большой белый платок, собирала свой карабин, не обращая внимания на насмешливые реплики. Ей поставили отдельную мишень, и дежурный, глядя в бинокль, после серии выстрелов выкрикивал цифры ее попаданий, ничем не отличавшиеся от других: «Четверка, семерка, единица…».

После обеда для разнообразия «бойцы» решили пострелять по банкам из-под тушенки. Наташа попросила поставить три штуки, строго картинками к ней. Началась стрельба: из автоматов, карабинов и пистолетов. Кто-то попадал, но большинство мазало… Когда подошла очередь ее, три выстрела слились в один – банки как ветром сдуло. Под одобрительный галдеж дежурный направился расставлять все снова. Ее банки он повертел в руках, рассматривая, и понес к недоумевающим стрелкам. Молча положив их, пошел обратно, уже к бумажной мишени.

Макс с усмешкой наблюдал за происходящим, а Наташа разбирала карабин, тщательно протирая детали. Наступила тишина… Банки рядком лежали на лавке, и на каждой бычьей морде, смотревшей с картинки, темнела аккуратная дырка во лбу.

Подошедший дежурный положил рядом с банками мишень: две ровные, обозначенные пулями линии, вертикальная и горизонтальная, пересекаясь в десятке, являли собой четкий крест. «Сорок штук так уложить…», – выдохнул кто-то после недолгого молчания. «Тридцать семь», – уточнил очкарик Пифагор.

* * *

Возвращаясь с пляжа, мы задержались в кафе, спрятавшемся в тени деревьев у самого берега, и, благодушно расслабленные терпким прохладным вином, отправились отдыхать до ужина.

Ирина прошла в душ. Переключая программы в поиске российского канала, я обернулся на шорох – она стояла у открытого окна. В нем, как в раме ожившей картины, покачивались пальмы, а за разноцветьем зелени и цветов открывалось море – голубое в белых барашках у берега, бирюзовое дальше и совсем зеленое у горизонта. Тронутая ветерком, длинная шелковая рубашка с завязками на плечах так откровенно облегала ее фигуру, что я, очнувшись от созерцания, подумал: «Вот так и гибнут люди в красотах и соблазнах». Но спасаться совсем не хотелось…

Не было никаких слов, не было страсти, а переходившая в забытье доверчивая покорность, с которой она отдавалась, заставляла и меня забываться в неведомой никогда раньше нежности. Все дни отдыха меня не отпускало это ощущение – нежности и желания…

Считая секс просто необходимым и приятным условием нормальной жизни, я не парился особо в выборе партнерш. Посмеиваясь над чьими-то любовными бреднями, видел, как эта «галиматья» затягивает и губит настоящих мужиков. Но в этот раз я нарушил свои установки…

Макс с удивлением отнесся к моему стремлению быть не в компании, как обычно, а вдвоем с Ирой – на экскурсии, на пляже – и в непредсказуемое время уединяться с ней в номере. Меня его удивление не заботило, тем более что они с Наташей этому были только рады.

Ирину, несмотря на изначальную подневольность, наши отношения явно не тяготили… После обеда, развалившись на прохладных простынях в предвкушении близости, я спросил.

– Слушай, похоже, ты не притворяешься, и тебе действительно хорошо со мной?

– Хорошо, и даже очень, – не прекращая водить пальцем по церковным куполам на моей спине, она продолжила, – мне с тобой спокойно и надежно. Я не понимаю одного – откуда в этой разрисованной обезьяне столько нежности…

Я тоже не понимал этого, и еще не понимал, откуда брались силы, чтобы так часто наслаждаться ею.

– Обезьяна, говоришь…

Повернувшись, я подмял ее под себя. Смеясь, она выворачивалась, желая оказаться в удобном ей положении, изумление глаз затягивало поволокой, и что она шептала, я никогда не успевал разобрать, уходя вслед за нею…

В один из дней к вечеру разгулялась непогода, и мы, устроившись на балконе, под рокот моря разговорились о жизни. Она рассказала про учебу в Ленинграде, о работе военпредом, и, когда дошла до заведования магазином, я спросил:

– Как же ты оказалась в привокзальном кафе?

Она замялась…

– Жизнь заставила. А ты откуда об этом знаешь? Я и проработала-то у них всего-ничего.

– Там я увидел тебя в первый раз, и почему-то запомнил. А вообще, это кафе под нами и хорошо, что ты ушла – деятели там один хлеще другого.

– Не поняла… – в ее голосе чувствовалась тревога.

– Успокойся, все живы-здоровы, а когда бригадир рассказывал о тамошних делах, мы умирали со смеху. При тебе хозяйствовал толстый Саид?

Ира молча кивнула.

– Мужичок вроде бы ничего – покладистый, «Пека» заарканил его на раз-два, но потом выяснилось, что владелицей является его жена. Она застукала Саида с официанткой, и пришлось ему, на потеху посетителям, путаясь в падающих штанах, спасаться бегством. Директором она поставила молодого парня – бармена, и, когда приходила за выручкой, трахалась с ним не таясь, а мужа перевела в грузчики.

Ира, отвернувшись, смотрела куда-то вдаль.

– Тебе не интересно, что-то ты загрустила…

– Нет, я слушаю… Может, выпьем – море уж больно грозное…

Я прошел к холодильнику.

– Что будешь пить?

Зябко передернув плечами, она запахнула на груди халат.

– За неимением водки – виски.