– Это тот самый остмен, который тогда двинул по голове моему парню в Дифлине? А теперь хочет, чтобы я защитил поместье какой-то дамы? – Бриан покачал головой. – Пожалуй, это больше, чем он заслужил. – Король улыбнулся. – Но великодушные люди теперь редкость, Моран. И их следует беречь. В опасные времена держи таких людей поближе к себе. Ну что ж, отвага требует награды. – Он одобрительно кивнул. – А что это за место – Ратмайнс – и где оно находится?
Моран вкратце описал ему поместье Килинн и ее замечательный дом, добавив, что Ратмайнс совсем близко от Дифлина и что у Килинн большое стадо коров.
– Ну, коров надо спрятать в холмах, – заметил Бриан.
– Где твои люди рано или поздно их найдут, – напомнил Моран.
– Без сомнения. – Бриан задумчиво качнул головой. – Ладно, хорошо, – продолжил он после короткой паузы. – Я сам остановлюсь в Ратмайнсе. Поместье будет обеспечивать меня и мою личную свиту всем необходимым. И чем скорее падет Дифлин, тем скорее я уеду и тем больше у этой леди останется скота. Таковы мои условия, Моран. Ты согласен?
– Разумеется, – ответил Моран.
Вместе с Харольдом они не мешкая поскакали вперед, чтобы подготовить дом в Ратмайнсе к приезду короля. В восторг от предложения принимать у себя Бриана Бору сын Килинн, возможно, и не пришел, однако всю выгоду такой сделки оценил.
– Можешь поблагодарить Харольда, если к тому времени, когда все это закончится, у тебя сохранится хотя бы часть стада, – сказал ему Моран.
Почти до конца октября Бриан держал Морана при себе в Ратмайнсе. Все это время Моран имел возможность наблюдать за великим полководцем, видел его прекрасно организованный лагерь, вышколенных солдат, восхищался его терпением и его решимостью. Потом Бриан отправил его обратно к королю Тары с посланием.
– Вся эта игра в конце концов завершится мирно, – заметил он, когда ювелир уже отправлялся в путь.
Но Моран не был в этом уверен.
В сумрачный декабрьский день у ворот Глендалоха появился одинокий всадник. На плече его висела пустая кожаная сума, которую он и положил на стол перед настоятелем монастыря.
– Я приехал за книгой, – сказал он.
Подарок для Бриана Бору. Приближалось Рождество. Таков был уговор.
– К сожалению, – смущенно ответил настоятель, – она еще не совсем готова. Но когда ее закончат, – добавил он, – она будет просто великолепна.
– Покажи ее мне, – сказал гонец.
Осгар трудился не покладая рук. К концу октября он подготовил пергамент, сшил все листы и переписал все Евангелия своим безупречным почерком. После этого началась работа над заглавными буквами. Для каждой из них он оставил свободное место на странице и первые десять дней ноября делал наброски. Все большие буквы, с которых начиналась новая глава в книге, должны были стать разными, но некоторые детали – геометрические орнаменты, изображения змей, птиц или вытянутых человеческих фигур – неуловимо повторяли или дополняли друг друга в своей причудливой несхожести, создавая тем самым ощущение удивительной гармонии, исходящей от всей книги. Кроме того, Осгар хотел украсить текст небольшими рисунками, пока не знал какими, но надеялся, что вдохновение подскажет ему. И наконец, в книге должны были появиться четыре иллюстрации в полную страницу. Осгар уже сделал черновые наброски для трех из них и в точности представлял, как именно они будут выглядеть, а вот четвертый рисунок, который для него был важнее всех остальных, пока не давался ему.
К середине ноября Осгар неплохо поработал над заглавными буквами, а к концу месяца нарисовал и раскрасил уже более дюжины. Сам он своей работой был вполне доволен, а вот настоятель, к его огорчению, не преминул заметить:
– Брат Осгар, мне кажется, с каждым годом у тебя уходит все больше времени на один рисунок. Но ведь ты так много работаешь и, значит, должен стать более искусным, а не наоборот.
– Чем больше я работаю, – с грустью ответил Осгар, – тем труднее мне становится.
– Ох, – раздраженно выдохнул настоятель.
В такие минуты педантичный каллиграф казался настоятелю ужасно нудным и даже немного ущербным. А Осгар лишь вздыхал, потому что слишком хорошо понимал: каким бы умным ни был человек, но если он никогда не занимался этим, объяснить ему всю сложность такой работы не удастся никакими словами.