Ирландия

Да и как объяснить, что все узоры, которые видел настоятель, появлялись на пергаменте вовсе не случайно и не по его прихоти. Очень часто палитры красок загадочным образом просто отказывались подстраиваться под тот орнамент, который он выбрал вначале. Как объяснить, что после долгих дней упорного труда ему вдруг открывался совершенно новый узор, более глубокий, более живой, гораздо более утонченный и яркий, чем тот, что могло представить его скудное воображение. В такие дни, полные горького разочарования, он чувствовал себя так, словно заблудился в лабиринте или попал в невидимые сети волшебной паутины, оказавшись в ловушке своих же собственных линий. Но когда он вырывался из тенет своей косности, каждое новое открытие дарило ему новые правила, и с каждым разом его мастерство росло, словно клубок пряжи, на который наматываются все новые и новые слои, а каждый созданный им рисунок, каким бы простым он ни выглядел, таил в себе тайный смысл. Именно так, ценой бесконечного напряжения и изнурительного труда, и рождались его изящные узоры.

Все это в еще большей степени относилось и к последней из четырех больших иллюстраций. Осгар точно знал, что должно быть на ней изображено. Ему хотелось, чтобы на рисунке непременно присутствовала та самая загадочная спираль, которую старый монах когда-то скопировал с камня и показал Осгару в Келлсе. Лишь однажды ему довелось увидеть ее, но с тех пор таинственный образ преследовал его неотступно. Конечно, он и раньше видел трилистники и спирали во многих книгах, но тот рисунок неуловимо отличался от всех остальных и прочно засел в его памяти. Но как поймать эти извилистые линии, как проследить их загадочный путь, ведь от каждого их изгиба исходила тайная и неуловимая сила, принадлежащая к какому-то неведомому, но безусловно для чего-то необходимому хаосу. Каждый его новый набросок был неудачным, и разум подсказывал ему, что лучше отказаться от первоначального замысла, тем более что время уже поджимало. Но пересилить себя он не мог. И день за днем, продолжая работать над другими частями книги, не переставал думать о непокорном узоре.

К счастью, когда гонец принца увидел незавершенную книгу, он сразу понял, что она будет хороша.

– Я сообщу принцу, что работа над книгой продолжается, – сказал гонец. – Но он бы хотел увидеть ее готовой.

– Придется тебе работать быстрее, брат Осгар, – сказал настоятель.

Осада Дифлина была снята на Рождество. Бриан и его армия вернулись на юг, в Манстер. Ни одной атаки на укрепления не было предпринято осаждающей стороной, никто из осажденных не вышел за стены, чтобы сразиться с неприятелем. Когда дифлинцы увидели, что король Манстера уходит, они поздравили себя.

В начале января, после ухода Бриана, Моран решил на время покинуть короля Тары О’Нейла и побывать в Дифлине. Он совсем не удивился, получив от короля Дифлина и его совета приглашение посетить королевский дворец.

Приняли его тепло.

– Мы все знаем, что тебя связывает клятва Бриану, – успокоил Морана король.

Его стали расспрашивать о короле Манстера, расположении его войск, и на все вопросы он ответил. Однако резкость некоторых молодых членов совета озадачила его.

– Ты мог точно так же остаться и с нами, Моран, – сказал один из них. – Бриан пришел наказать нас, но ему пришлось отступить.

– Он никогда не отступает, – ответил Моран. – Он вернется. И вам лучше подготовиться к этому.

– Какой же ты мрачный человек! – с улыбкой воскликнул король, и все засмеялись.

Но когда на следующий день Моран случайно встретился с королем на улице, тот взял его за руку и тихо сказал:

– Конечно, ты прав насчет Бриана. Но когда он вернется, мы подготовим ему другой прием. – Он дружелюбно кивнул Морану. – Я тебя предупредил.

Через два дня после этого разговора Моран приехал в Фингал навестить своего друга Харольда. Они не виделись уже четыре месяца.

Норвежец был бодр и весел. Они вместе немного прогулялись, взяв с собой детей, а когда остались вдвоем, Моран сразу заговорил о Килинн:

– Я слышал, в Ратмайнсе сохранилось больше половины стада.

– Я тоже это слышал. Как и то, что других обобрали до нитки. Я тебе благодарен, Моран.

– Ты там больше не был?

– Нет. – Ответ прозвучал твердо и мрачно.

– А они хоть поблагодарили тебя, весточку какую-нибудь прислали? Я ведь тогда сказал ее сыну, кому они обязаны своим спасением.

– Я ничего не получал. Но я и не жду благодарностей. Дело сделано, и точка.

Моран понял, что его друг больше не хочет говорить об этом, и весь оставшийся день, пока гостил у них, больше ни разу не вспоминал о Килинн. Но когда на следующее утро он собрался уезжать, решение уже было принято. Пора ему самому наведаться в Ратмайнс.

Когда он добрался до поместья Килинн, она была не одна. Сын все время находился рядом. Моран даже удивился: неужели она боится?

Его приезду она явно не обрадовалась. Когда они сидели в большом зале, Моран вежливо упомянул о том, как он был рад узнать, что им удалось сохранить свое стадо после всех волнений в Дифлине.

– Благодаря тебе, – кивнув в знак благодарности, пробормотал ее сын.