Ирландия

В повозках лежало немало реликвий. Некоторые, вроде частей распятия, которые можно было увидеть по всему христианскому миру, могли быть и не подлинными. Однако некий предмет, принадлежавший одному из ирландских святых, скорее всего, в течение веков сохранялся с должным почитанием и набожностью. Расправившись со статуей, работники вернулись к повозкам. В той, что стояла ближе к костру, среди реликвариев и украшенных драгоценными камнями шкатулок, лежал череп с золотым ободком, похожий на какой-то сосуд. Английский солдат забрал его из дома одного нахального подмастерья с пылающими зелеными глазами. Солдат не знал в точности, что это такое, но у него был приказ жечь все, что пахнет язычеством и идолопоклонством, так что он бросил череп в общую кучу. Хотя само по себе золото могло стоить денег. И зеленоглазый подмастерье отчаянно доказывал, что этот череп – фамильная ценность, и даже пытался драться, пока наконец солдат не выхватил меч, только тогда молодой человек неохотно отступил.

Сесили в ужасе смотрела на все это. Если и требовалось доказательство, подтверждающее еретическую натуру короля и его слуг, более наглядного просто не могло быть. Сесили охватила ярость при виде такого безбожия и горечь при мысли о невосполнимости потерь. В отчаянии она посмотрела на толпу. Неужели никто не помешает им? Она давно уже разочаровалась в большинстве дублинцев, но все равно трудно было поверить, что ни один из них даже не возмутится.

Но что она сама могла сделать?

Три года назад она по крайней мере закричала бы на работников, называя их еретиками. И с радостью дала бы им арестовать себя. Но со времени провала бунта Шелкового Томаса и после того, как ее муж вернулся к семье, что-то изменилось в Сесили Тайди. Возможно, она просто стала старше, или дело было в детях, или в том, что она ожидала еще одного ребенка, возможно, она не хотела расстраивать мужа, так усердно трудившегося, или просто не хотела больше ссориться с ним… Но как бы то ни было, в Сесили что-то умерло, хотя ее религиозные убеждения ничуть не изменились. И даже видя уничтожение всего святого, она не собиралась устраивать скандал. Не сегодня.

А потом она заметила олдермена Дойла. Он стоял в толпе рядом со своим зятем Ричардом Уолшем, с отвращением наблюдая за происходящим. Возможно, в прошлом у них и были разногласия, но он все же был представителем власти. И он не мог одобрять того, что видели все. Сесили направилась к нему:

– Ох, олдермен Дойл, какое ужасное святотатство! Неужели ничего нельзя сделать?

Вряд ли Сесили знала, что ожидает услышать в ответ, но вдруг, к ее великому удивлению, ей показалось, что в глазах Дойла мелькнуло смущение.

– Идем, – тихо сказал он и, взяв Сесили за руку, подвел ее ближе к работникам; Ричард шел следом. Галлогласы настороженно наблюдали за ними, готовые вмешаться в любую секунду, но один из работников, узнав Дойла, сказал:

– Доброе утро, олдермен.

И солдаты отступили назад.

– Что у вас тут? – спросил Дойл.

– Реликвии, – безразличным тоном ответил один из служащих. Его товарищ в этот момент пытался расколоть маленький золотой реликварий, усыпанный драгоценными камнями. – Некоторые просто невозможно открыть, – заметил он, когда его напарнику все-таки удалось справиться с крышкой, и он, достав из шкатулки прядь волос, бросил ее в огонь, где она мгновенно вспыхнула и сгорела.

– А шкатулка? – спросил Дойл, показывая на золотой реликварий, только что открытый так грубо. – Это же золото для короля.

Пока он это говорил, Сесили заметила, как парень с долотом выдрал один драгоценный камень из крышки и спокойно опустил его в кожаный кошель, висевший на поясе.

– Церковь должна быть очищена, – ответил служащий олдермену.

Едва ли стоило Сесили так возмущаться его бесстыдством – то же самое происходило и во всех приходах Англии. И если многие честные протестанты могли действительно очистить свою веру и ближе подойти к Богу, то сама по себе Реформация уже превращалась в одну из величайших кампаний публичного и частного мародерства за всю долгую историю.

– Они оскверняют святыни, Сесили, – тихо сказал Дойл, – но хотят только золота.

Только теперь Сесили впервые по-настоящему осознала, что представляют собой король Генрих VIII и все его последователи. Они были не столько еретиками, хотя и этого у них наверняка не отнять, сколько самыми обыкновенными ворами.

– Король пришел ограбить Ирландию! – крикнула она служащему.

Но тот лишь рассмеялся в ответ:

– Вовсе нет. Он ограбит всех.

И как раз в это время его приятель начал открывать следующую маленькую серебряную шкатулку. Эта открылась легко, но в ней оказалась еще одна, деревянная, почерневшая от времени.

– Что это? – спросил Дойл.

– Палец святого Кевина. Из Глендалоха, – ответил служащий.

– Дай мне, – сказал Дойл, показывая на черную шкатулку.

– Но тут драгоценный камень, – возразил второй служащий, берясь за долото.

– Довольно! – произнес Дойл настолько властным тоном, что служащий быстро протянул ему шкатулку.

– Больше я ничего не могу для вас сделать, олдермен, – нервно сказал он.