Ирландия

– О, я это сделала с удовольствием! Как я сказала вашему мужу, если это поможет вашему чудесному мальчику, то мне ничего больше и знать не нужно. – Джоан вздохнула. – У него ваши прекрасные волосы.

– Ну да, – вяло кивнула Маргарет. – Действительно.

– А наши мужья вместе заседают в парламенте, и мой муж очень высокого мнения о вашем Уильяме, так что наши семьи становятся еще ближе.

На мгновение Маргарет захотелось сказать, что, к сожалению, они стояли на разных сторонах во время бунта Шелкового Томаса, но она сдержалась. Однако ей на ум пришел один вопрос.

– Не так давно, – она бросила на госпожу Дойл осторожный взгляд, – мой муж рассчитывал попасть в парламент, но ему отказали.

– А-а… – Джоан Дойл как будто задумалась. – Да, муж мне рассказывал. – Она немного помолчала. – Он предупреждал, что я не должна об этом говорить, но прошло уже немало времени… Вы знаете, что тогда случилось? Какой-то хлопотун в Манстере, королевский шпион, навел подозрения на вашего мужа. Знаете, мой муж высказывался на этот счет. Он был очень рассержен. Говорил, что все это полная ерунда и что он будет голосовать за вашего мужа. Но он ничего не мог поделать. – Джоан вздохнула. – Эти люди с их бесконечной подозрительностью… Ведь в основном это просто глупость. Я так думаю.

Маргарет уже узнала так много, что, хотя и продолжала испытывать неловкость, не смогла удержаться и заговорила о еще одном важном для нее деле:

– Я все-таки удивлена, что вы позволяете своей дочери выйти за нашего сына, а не нашли ей кого-то из известных семей. – Маргарет подумала. – Ну, вроде Толботов из Мэлахайда.

Джоан Дойл с удивлением посмотрела на нее:

– Интересно, почему вы о них упомянули? Вы ведь говорили, что они вам не нравятся. Правда, я так и не поняла почему.

– Они были не слишком добры ко мне, когда я была там, – ответила Маргарет. – По крайней мере, их мать. Я тогда была совсем девчонкой.

– Да, старая леди Толбот могла такой быть. – Джоан Дойл несколько мгновений смотрела в стену за спиной Маргарет. – Я сама не была с ней знакома. Она умерла до того, как я впервые попала в Мэлахайд. Не знала, что вы с ней встречались. Но все остальные были вполне милы. – Джоан улыбнулась. – Знаете, моя Мэри влюблена в вашего сына. А вы были влюблены, когда выходили замуж?

– Да, – кивнула Маргарет. – Думаю, да.

– Так лучше, если есть любовь, – вздохнула Джоан Дойл. – Я знаю множество пар, которые живут без любви, – добавила она и улыбнулась. – Мне самой очень повезло. Я полюбила Джона Дойла не сразу, уже когда мы поженились, и с тех пор каждый мой день наполнен любовью. – Она с нежностью посмотрела на Маргарет. – Подумайте об этом. В любви один день стоит двадцати лет.

И теперь Маргарет стало окончательно ясно, что каждое слово, произнесенное Джоан Дойл с самого начала их задушевного разговора, было чистой правдой. Дойлы никогда не высказывались против Уолша, Джоан ничего не знала о том, как Толботы унизили Маргарет, и она никогда не изменяла мужу. Оставалось выяснить только одно.

– Скажите, – начала Маргарет, – вы знали, что наши семьи, ваша и моя, много лет назад были в серьезной ссоре? – И она рассказала историю о спорном наследстве.

Поскольку актриса Джоан была никудышная, ее изумление и ужас от слов Маргарет, вне всякого сомнения, были подлинными. Она никогда не слышала о том наследстве.

– Это немыслимо! – воскликнула она. – Вы хотите сказать, нам достались деньги вашего отца?

– Ну, мой отец был уверен в том, что Батлеры получили их несправедливо, – уточнила Маргарет. – Но он мог и ошибаться, – почему-то добавила Маргарет.

– Но это должно было причинить ему ужасные страдания. – Джоан снова задумалась, а потом вдруг воскликнула: – По крайней мере, мы можем отменить заем и списать ваш долг!

– Боже мой! – воскликнула Маргарет, совершенно растерявшись. – Не знаю, что и сказать…

Но Джоан Дойл, похоже, ее не слышала. Она погрузилась в размышления. Наконец она протянула руку и коснулась пальцев Маргарет.

– Вы имели полное право не любить меня, – с улыбкой сказала она. – Как замечательно, что вы совсем не держите зла и так необычайно милы.

– Ох, – беспомощно выдохнула Маргарет. – Я и не думала плохо относиться к вам.

В промозглый день в середине зимы того же года Дублин стал свидетелем весьма необычной сцены, привлекшей внимание всех, кто оказался поблизости.

Когда Сесили Тайди прослышала о том, что происходит, она помчалась от западных ворот к Скиннерс-роу. В центре просторного двора собора Христа, в окружении большой толпы, в которой стоял и олдермен Дойл, горел костер. Однако разожгли его совсем не для того, чтобы обогреть бедняков этого района, которым монахи каждый день давали еду и кров. И частью какого-то зимнего праздника он тоже не был. Костер приказал сложить и разжечь не кто иной, как Джордж Браун, архиепископ Дублинский, который всего за несколько минут до того, как прибежала Сесили, выходил наружу, чтобы убедиться в том, что огонь горит достаточно хорошо.

А предназначался костер архиепископа для того, чтобы сжечь некоторые самые великие святыни Ирландии.