Ирландские чудные сказания

Мак ан-Дав принялся чихать, ибо не знал к чему.

— Давно мы не виделись, Тибраде, — сказал король, — но сей миг я очень тороплюсь и спешу. Иди вперед меня к цитадели, потолкуй с королевой, она там, — с той самой, что была когда-то женой короля Ольстера. Кевин Кохлах, мой колесничий, поедет с тобой, а я чуть погодя догоню.

Засим король Лейнстера удалился, а Монган со своим слугой отправились с колесничим и прочими людьми.

Монган читал из книги, ибо обнаружил, что она занимательна, а еще ему не хотелось разговаривать с колесничим; мак ан-Дав вопил «аминь-аминь» всякий раз, когда Монган переводил дух. Люди, что были с ними, говорили друг дружке, что мак ан-Дав — странный служка, и никогда они не видели, чтобы у человека был уж так полон рот аминей.

Но вскоре добрались они до цитадели и попали внутрь без всяких заминок: Кевин Кохлах, колесничий короля, провел их. Следом пригласил их в комнату, где находилась Дув-Лаха, и Монган, войдя в ту комнату, зажмурился, ибо не желал глядеть на Дув-Лаху, пока на него глядят чужие.

— Пусть, пока я говорю с королевой, все отсюда уйдут, — сказал он; все служанки покинули комнату — за исключением одной, и та отказывалась уходить: не желала оставлять свою хозяйку.

Тут Монган открыл глаза и увидел Дув-Лаху, подскочил к ней и заключил в объятия, меж тем как мак ан-Дав тоже скакнул — люто, зверски, ужасно — к служанке и обнял ее, куснул за ухо, поцеловал в шею и облил ей спину слезами.

— Отстань, — сказала девушка, — отпусти меня, злодей, — добавила она.

— Не отпущу, — сказал мак ан-Дав, — ибо я твой муж, я твой Мак, твой Мак-квак-квак.

Тут служанка пискнула, куснула его за оба уха, поцеловала в шею и облила ему спину слезами — и сказала, что не может такого быть, а вот поди ж ты.

Глава семнадцатая

Но они были не одни, хотя думали иначе. Карга, что сторожила сокровища, притаилась в той же комнате. Сидела, нахохлившись, у стены и походила на груду тряпья, поэтому ее и не заметили. Тут она заговорила.

— Вижу я ужасное, — сказала она. — Ужасное вижу я.

Монган и его слуга вздрогнули от неожиданности, вздрогнули и завизжали их жены. Тогда Монган раздул щеки так, что лицо его стало похоже на пузырь, и дунул он чародейское дыхание на каргу, чтобы окружил ее будто бы туман, и когда глянула она сквозь то дыхание, все показалось ей не таким, как она думала. И начала она перед всеми извиняться.

— Было мне злое видение, — сказала она. — Вкривь я смотрела. Печально, что начинаю видеть такое, какое мне померещилось.

— Сядь на этот стул, матушка, — сказал Монган, — да расскажи мне, что тебе померещилось. — Подсунул под нее пику, мак ан-Дав усадил ее с силой, и карга умерла на той пике.

Тут раздался стук в дверь. Мак ан-Дав открыл — за дверью стоял Тибраде, а с ним двадцать девять его людей, все они хохотали.

— Одной мили и вполовину не хватило, — укоризненно произнес мак ан-Дав.

Хранитель цитадели ворвался в комнату и уставился — то на одного Тибраде, то на другого.

— Хороший, урожайный год задался, — сказал он. — Ни разу не бывало, чтоб Тибраде плодились так, как в этом году. И снаружи Тибраде, и внутри, и кто знает, может, под кроватью еще найдутся. Не протолкнешься, — проговорил он.

Монган показал на Тибраде.

— Ты разве не знаешь, кто это? — воскликнул он.

— Я знаю, как он себя именует, — сказал хранитель.

— Ну так это Монган, — сказал Монган, — а эти двадцать девять человек — двадцать девять благородных из Ольстера.

При этой вести местные воины схватились за дубины, за палицы да за всякое, что под руку подвернулось, и люто и страшно напали на людей Тибраде, Тут пришел король Лейнстера, и когда ему доложили, что Тибраде — это Монган, он тоже бросился в бой, и Тибраде едва унес ноги в Келл-Комань, а с ним девятеро его людей, все раненые.

Следом вернулся король Лейнстера. Пошел в комнату к Дув-Лахе.

— Где Тибраде? — спросил он.

— Не Тибраде здесь был, — сказала карга, сидя на пике, и вполовину не мертвая, — то был Монган.

— Зачем ты его подпустила к себе? — спросил король у Дув-Лахи.

— Ни у кого нет большего права быть рядом со мной, чем у Монгана, — отвечала Дув-Лаха, — он мой муж, — добавила она.

И король вскричал в отчаянии:

— Я побил людей Тибраде! — И выбежал вон. — Пошлите за Тибраде, буду извиняться, — кричал он. — Скажите ему, что ошибка вышла. Скажите, это все Монган.

Глава восемнадцатая

Монган со слугой отправились домой, и (что может быть приятнее, чем воспоминание, освежаемое в беседе?) до поры до времени от успешного приключения было Монгану довольство. Но к концу того времени довольство развеялось, и Монган поначалу приуныл, а затем насупился, а следом захворал, как и в предыдущий раз. Ибо не мог он забыть Дув-Лаху Белую Длань, но и вспоминать о ней без тоски и отчаяния не мог.

Именно в хвори, что приходит с тоской и отчаянием, сидел он однажды, глядя на белый свет, что был черен, хоть и сияло солнце, и бесплоден и нездоров был мир, хотя плоды осени устилали землю, а вокруг царили радости урожая.

— Зима в моем сердце, — промолвил он, — и мне уже холодно.