Ирландское сердце

Дорогая Нора!

Как ты уже и сама видишь из этой заметки, ты умерла для нас и для всего Чикаго.

Ты не знаешь, что тут происходило последние два года или тебе все равно. Этот гангстер, Тим Макшейн, является сюда среди ночи, стучит кулаками во входные двери и орет: «Где эта потаскуха?» Все окна в Хиллоке открываются, соседи ловят каждое слово, а на следующее утро фальшиво сочувствуют нам. «Тяжко вам, Генриетта, – говорят они. – Этот парень определенно сошел с ума».

Вид у них печальный, но я-то знаю, что в душе они смеются надо мной. Особенно Энни Макфадден. Она даже интересовалась у меня, не консультировалась ли я у отца Салливана по поводу этой проблемы. А все потому, что я выполнила свой долг, заявив, что ее гулящая дочка забеременела и об этом должно быть сказано у алтаря. А потом Джек Фаррелл, у которого хватает наглости спрашивать у меня, не обращалась ли я в полицию. Подлый лицемер. Ни капли благодарности за то, что я уговорила Марта выдвинуть обвинения против его сына Джонни, когда тот украл эти драже в кондитерской Марта. Исправительный дом для несовершеннолетних сделал для мальчика много добра, и что из того, что Люси Фаррелл с тех пор со мной не разговаривает? А Джек – идиот; разумеется, я вызывала полицию. Причем десятки раз. Да что толку.

Джон Ларни говорит мне, что, пока Макшейн не нанес мне вреда физически, они не могут его арестовать. А Март! Март имел наглость в прошлом месяце пригласить Макшейна выпить у Маккены. Макшейн приходил чуть ли не каждую ночь. Пока я наконец не крикнула ему: «Она в Париже, во Франции!» Догадалась об этом по тем странным открыткам, которые ты прислала на Рождество.

О боже! Она сама сказала ему, что я в Париже?!