Ирландское сердце

– Я слышал насчет ночного обыска, – сказал он мне. – Будьте осторожнее и следите за собой. Моя задача состоит в том, чтобы эта миссия выглядела нейтральной и не ввязывалась ни в какие стычки. Поэтому я буду благодарен, если вы будете вести себя соответственно.

В нашу сторону по проходу шел мужчина, покачиваясь в такт толчкам вагона. Выглядел он как обычный ирландец, каких я встречала до этого, – твидовая куртка и мягкая кепка. Однако Сирил умолк и жестом показал мне, чтобы я тоже молчала. Невысокий, ничем не примечательный человек прошел мимо, но Сирил ждал, пока за ним закроются двери в соседний вагон.

– Обратили внимание на его туфли? – спросил он у меня. – Они у него слишком хорошие для приличного человека в этой стране.

– Вы думаете, это британский агент?

– Думаю, вам нужно быть осторожнее. И не планировать каких-либо посторонних походов в горы.

– Что?

– Забудьте о своем профессоре. Вы можете сделать ему только хуже, если он действительно прячется где-то в горах, чего я не утверждаю. Просто сосредоточьтесь на своей работе. До-ку-мен-ти-руй-те, – по слогам произнес он, – факты жестокости, делайте фотографии.

Мы поселились в очень англо-ирландском с виду отеле «Грейт Саутерн», который располагался рядом со станцией и фасадом выходил на привокзальную площадь.

Место неприметное, так и не скажешь, в каком именно городе оно находится. Особенно сейчас, когда над Голуэем низко висел туман. Можно было и не догадаться, что там вообще есть залив, не говоря уже о том, чтобы разобрать, как он выглядит.

На обед у нас были ростбиф и йоркширский пудинг.

– Еда западных бриттов, – прошептал мне Сирил.

На следующее утро, когда Сирил повел нас на экскурсию в Голуэй-Сити, по-прежнему было туманно.

Голуэй не подвергался обстрелам, как Дублин, но множество магазинов и лавок на главной улице были сожжены. Стены покосились, крыши были провалены, окна – выбиты.

Мимо магазинов мы шли за Сирилом и местным священником, отцом О’Флаерти, и вышли на открытую площадку, где толпились женщины в длинных юбках и с шалями на плечах, в основном босые. Я слышала, как они нараспев выкрикивали:

– Моллюски и мидии. Свежие, живые, о-о-о!

– Рыбный рынок, – прокомментировал Сирил.

– Так это и есть Испанская арка? – уточнила я.

– Она самая.

– По-моему, еще моя бабушка торговала здесь рыбой, – неожиданно всплыло откуда-то воспоминание из моего детства.

Он внимательно посмотрел на меня.

– Вообще-то, тут сильные женщины. И я бы сказал, что ваши предки могли быть из их числа.

Мы сели в очень большой черный автомобиль для дальних поездок и отправились на запад, в маленький городок под названием Барна, который подвергся налетам «черно-коричневых». Я навела объектив своей «Сенеки» на обгорелые соломенные крыши, на побеленные стены домиков с черными полосками сажи от пламени.

Сирил в местном пабе устроил нам встречу с группой здешних жителей: священником Барнского прихода, несколькими мелкими торговцами и двумя рыбаками. Мистер Дженсон и остальные комитетчики выглядели озадаченными, когда один из рыбаков заговорил с ними, как я догадалась, на ирландском. Священник переводил. Но даже то, как он разговаривал по-английски, напомнило мне бабушку Онору.

На улице все еще стоял туман. Паб освещала керосиновая лампа, и нам необходим был огонь в очаге, чтобы греться.

– «Черно-коричневые» приехали на грузовиках и захватили наш мирный городок, – рассказал святой отец. – Они грабили, жгли, уводили наших молодых мужчин. Если кто-то пускал к себе своих лишившихся крова соседей, «черно-коричневые» сжигали и их жилище – за то, что приютили друзей. Они уничтожили маслобойни, так что теперь нельзя перерабатывать молоко. Фермеры лишились источника дохода. Их семьи голодают. Британцы пытаются уничтожить ирландцев как нацию. Чтобы мы не были теми, кто мы есть. Они хотят заставить нас просить остаться частью их империи, и это стыдно, позор.

А я думала о генерале Уилсоне, который готов был скорее подтолкнуть Британию к мировой войне, чем пойти на малейшие уступки Ирландии. Ну почему англичане не могут позволить ирландцам управлять своей страной? Все эти рассуждения о правах малых народов в их устах звучат как сущая болтовня.

Нам вынесли сэндвичи – толстые ломти черного хлеба с толстым слоем масла и белым куриным мясом – и кружки с чаем. Я заметила, что рыбаки и торговцы не едят.

– Прошу вас, – сказала я и подвинула половину моего бутерброда ближайшему ко мне рыбаку.

– Спасибо, но я не буду, – ответил тот.

Он искоса посмотрел на священника своего прихода. Боже мой, им и так особо есть нечего, а они отдают эту еду нам. Что делать?

– Мистер Дженсон, – нашла выход я, – мне выдали деньги на ужин в Дублине, а поскольку я ужинала у друзей, то, возможно…

Сирил поймал мысль на лету:

– Давайте сюда, Нора. Я организую несколько порций сэндвичей для наших хозяев, а также, может быть, и пару капель créatúr, как это здесь называется.

Он ушел на кухню. Этот Сирил с каждым днем нравился мне все больше и больше. Возвратился он с широкой улыбкой на лице.

– Нора, – сказал он мне. – Вы не поверите, что я увидел в кухонное окно.