Ирландское сердце

О, бабушка Онора, как мне жаль, что я не прислушивалась к твоим рассказам, что не была внимательнее, когда ты пыталась учить меня ирландскому языку. Я была занята. Я вечно была занята. Но здесь, в этом залитом солнцем месте, у меня появился еще один шанс. Женщина, бездумно отдававшая свое тело в гостиничном номере на Норт Стейт-стрит, никогда не могла бы листать страницы древнего манускрипта, восхвалявшего ее предков. А я смогу.

Какое облегчение – вырваться наконец из клубка страстей и унижений, которые я пережила с Тимом Макшейном. Что такое секс, если не просто короткий всплеск чувственного наслаждения? Разве не может давать такое же удовлетворение нечто иное – прекрасный восход солнца, познание чего-то нового, изумительный вкус говядины по-бургундски?

Теперь у меня был идеальный компаньон для моих исследований – Питер Кили, человек высокой цели, не терзаемый проблемами плоти. Я буду жить его жизнью. Это будет простое существование. В преданности своим изысканиям я буду подобна монахиням из монастыря. Я буду примером для таких молодых женщин, как Мэй, Антуанетта и Шейла. Я докажу им, что женщине вовсе не обязательно выходить замуж, дабы обрести счастье. Что не обязательно быть такой, как Габриэль Шанель, irrégulier, чей успех зависит от мужчины. Я буду жить чисто и непорочно в ограниченном пространстве. Площадь Вогезов, Рю де Риволи и Ирландский колледж станут углами моего треугольника.

Я улыбнулась отцу Кевину, и он усмехнулся в ответ.

Я – Онора Бриджет Келли, бизнес-леди, покровительница искусств и дурочка, занимающаяся самообманом. Я знала все это. Но тем летним днем мне казалось, что я слышу призывные звуки волынки.

Kellys abú! Келли, вперед!

Глава 8

12 декабря, 1912

– Разумеется, все свои рождественские открытки я покупаю в Лондоне, – сказала мне моя клиентка, миссис Адамс. – Очень умно со стороны англичан было изобрести способ связываться с друзьями без необходимости писать им письма.

Она отвергала открытки, которые предлагали в киоске, где за прилавком стояла продавщица в национальном эльзасском костюме. Часть рождественской ярмарки раскинулась на четыре квартала вдоль Елисейских полей. Последний месяц миссис Адамс провела в Лондоне, который, по ее словам, очень походил на ее родной Бостон и был намного лучше Парижа. Французы миссис Адамс не впечатлили. Но как она могла устоять перед этим волшебным местом, украшенным сосновыми ветками, красными ягодами, омелой? Огоньки свечей прокалывали завесу темноты декабрьского вечера. Уличный музыкант непривычно бодро играл на аккордеоне «Первое Рождество». Завораживали уже одни только толпы прохожих: модно одетые дамы и джентльмены, семьи с краснощекой большеглазой детворой, жмущейся к юбкам матерей, и с отцами, важно шествующими немного впереди. Некоторые мужчины были одеты в тяжелые пальто и высокие шляпы, униформу буржуазии (я уже привыкла их так называть), другие же носили короткие куртки и мягкие кепки – рабочий класс. Здесь различий между ними было больше, чем у нас в Чикаго. Однако Рождество свело всех вместе.

– Красиво, не правда ли? – спросила я миссис Адамс.

– А я нахожу это дешевой показухой, – заявила она. – Сегодня четверг. Эти люди должны быть на работе. И еще этот запах. Ужас.

Я фыркнула.

– Но это же глинтвейн!

– Именно! Я выступаю против алкоголя в любых его формах! – решительно возразила она. – Выпивка подрывает низшие классы. Почему, например, пьяные ирландцы разрушают Бостон?

О господи. Опять за свое. Мне нужно просто игнорировать ее.

Миссис Адамс буквально передернуло, когда несколько часов назад мадам Симон представила ей меня.

– Нора Келли? Но ведь вы ирландка! – возмущенно заявила она и немедленно попросила мадам Симон найти ей другого гида.

Было забавно наблюдать, как миссис Адамс на своем корявом французском пыталась объяснить ей, почему ирландская женщина в принципе не может показывать ей культурные ценности Парижа.

Мадам Симон понятия не имела, о чем лепечет ей миссис Адамс, и в ожидании объяснений вопросительно взглянула на меня. Кто-то должен был рассказать ей, что миссис Адамс считает ирландцев невоспитанными дикарями, питающими страсть к суевериям и виски. Нет уж, только не я. Я стояла молча и улыбалась, пока возмущения миссис Адамс не иссякли. На то, чтобы сделать покупки и посмотреть Париж, у нее был один день, пока ее муж был занят важной деловой встречей в Бурже. Мадам сказала ей:

– Нора très хорошая.

– А вы говорите на французском? Я имею в виду, на настоящем французском, – недоверчиво спросила она меня.

– Говорю, – ответила я и в подтверждение скороговоркой выдала все, что думала о миссис Адамс, вызвав этим хихиканье Жоржетты.

После этого я удвоила для миссис Адамс свои обычные расценки. Но какой у нее оставался выбор? В общем, всю вторую половину дня она только и делала, что хаяла французов, а заодно и ирландцев. Меня это раздражало.

– Сегодня интересная дата – двенадцать двенадцать двенадцать, – сказала я, чтобы как-то ее отвлечь.