Ироническая империя: Риск, шанс и догмы Системы РФ

Ручное управление временем входит в норму примерно с 2004 года, и всякий раз мандат на это выдают чрезвычайные обстоятельства. Разгром ЮКОСа породил сценарий президентских выборов 2004 года как деполитизированный «Царский выход». Басаевская атака в Беслане дала повод к мягкому coup d’etat с отменой губернаторских выборов, а та подорвала основы политического цикла в Системе и проектирования времени.

Что меняется с победой «управляемой демократии»? Сначала немногое, затем все. Но в 2008 году посягнуть на ограничение двумя президентскими сроками еще казалось святотатством. Безальтернативность Путина, ставшая государственной доктриной, тяжко перенесла стресс его ухода из Кремля. Президентские выборы 2008 года – ритуал принесения жертвы ограничению двумя сроками, с почти открытым намерением его обойти. Возник тандем Путин—Медведев.

Новый президент Медведев завизировал слом политического цикла, продлив срок полномочий президента и Думы. Новые сроки уже не годились для политического планирования – они вывели власть в РФ из подчинения циклическому календарю. Выражение «предстоят выборы такого-то года» теряло смысл. Это вскрыла комедийная «рокировка» 2011 года с возвращением в Кремль недалеко ушедшего Путина. При следующем, третьем его президентстве рухнул и этот цикл. По мелкой прихоти сократили сроки полномочий Государственной Думы в 2016 году и бесцельно сдвинули дату президентских выборов 2018 года на «символическое» 18 марта. Понятие «срока полномочий» бессмысленно, когда выборных губернаторов смещают за год до его истекания.

Время в Системе: темпы политизации в переходном периоде

Кремлевская политизация проходит в атмосфере выжидания и неуверенности. Принять себя как переходную власть коман­да Кремля не смеет. Они запретили себе и стране мысль о собственной временности. Но то, что нельзя закончить, надо затянуть, дожидаясь удобных случаев. Из политики убрано ключевое понятие ограниченных непременных сроков, например срока выборов. Это привело к последствиям во всем, включая экономику. Остаются возможны лишь спецоперации ad hoc. Президентские выборы – 2018 два года были в центре внимания Кремля, но сцена подготовки к ним была закрыта. При сверхценности президентства страна и аппарат власти шли на выборы неготовыми, рассчитывая схитрить.

Кремлевское представление о времени – шкатулка сценариев с секретными страхами. Электоральный сценарий отвечает не на кем-то брошенный политический вызов, но на чей-то страх. Страх внутри сценария определяет его мотив. Например, страх окончательной катастрофы, накопленный шараханьями 2011–2018 годов.

• Кремлевские сценарии закрыты для анализа фактов и имеют дело со страхами. Не признавая конфликта интересов, «сценарий страха» превращается в самосбывающийся прогноз

Русский способ периодизации своей истории

Говорят об архаичности русской государственной сцены, но трудность в обратном – сверхсжатом темпе перемен за тридцать лет, не оставивших следа в политической рефлексии. Новые перемены наползли на прошлые, отменяя их смысл. От прежней политической эпохи в политике оставались сбивчивые незапоминающиеся ориентиры.

Забытое обстоятельство перестройки – несменяемая группа общественных лидеров в верхах. Группа сформировалась на базе «грандов гласности» 1987–1991 годов и обладала поразительной устойчивостью. Переходя в разные клубы, партии и движения, член группы сохранял якобы не зависимую ни от чего политическую идентичность. Эта группа изначально относила себя к «элите».

Первый период – условные «девяностые» годы – 1991, 1993, 1996, 1999 годов… (интересен трехлетний шаг творящих Систему кризисов). Уже здесь возникает разнообразие использования советских трофеев[49] с «трофически мотивированным» поведением властей и населения. Трофическое поведение, не будучи предпринимательским, вынуждено быть креативным. Ведь советские ресурсы не предназначались для того применения, к которому в РФ прибегли ради быстрой монетизации. Мегатрофеем стала сама государственность РФ – ее нельзя было объяснить, не соотнеся с советской государственностью.

Ненадолго возникает и исчезает мечта об институте частной собственности. В 1990-х еще была возможность широких дебатов по повестке прав частной собственности на советские активы, момент был политически упущен. Зато намечается неформальный сговор между властью (не заинтересованной в уточнении своей легитимности) и собственниками (не заинтересованными в прояснении их прав на «советские трофеи»). Федеральный центр в конце концов оказался единственным «легитиматором» операций граждан с советской собственностью ради своего выживания.