Иронические юморески. Кванты смеха

Среди образов Л. Толстого, Тургенева, Герцена, Чехова, Короленко, Горького, Фадеева, Шолохова и многих других писателей мы вообще не находим характеров, которые давали бы повод заподозрить писателя в каких бы то ни было преувеличениях, однако образы их вполне художественны. Доказывая необходимость преувеличений, теоретики обычно приводят такие образы, как Плюшкин, Хлестаков, Собакевич, Подколесин, но не приводят такие образы, как Андрей Болконский, Николай Ростов, Анна Каренина, Вронский, Базаров, Аркадий Кирсанов, Фома Гордеев, Василий Тёркин и тысячи других образов, в которых трудно обнаружить преувеличение.

Да и что, к примеру сказать, нужно было преувеличивать Льву Толстому, чтобы изобразить всю силу переживаний и чувств, испытываемых Наташей Ростовой, Марией или Андреем Болконскими и всеми другими героями «Войны и мира», которые любили, страдали, радовались и горевали, жили и умирали, и расставались с теми, кого любили и кто навсегда уходил из жизни? Тут, как говорится, дай бог передать эти чувства в том виде, в каком они у кого бы то ни было встречались. Всё, что мог сделать Толстой, – это постичь, познать эти чувства, догадаться о них и как-нибудь исхитриться так, чтоб донести их до читателя, ничего не растеряв по дороге. Такая задача, однако ж, никому не по силам, и будь Толстой в десять раз гениальнее самого себя, он не смог бы выполнить её без потерь, то есть изобразить чувства героев так, чтобы читатель, читая книгу, испытывал эти чувства в той же мере, что и герои: те же страх и бесстрашие, те же надежды и очарования, те же разочарования и горечь утрат. Человеческие чувства сами по себе так велики, так безмерны, что никаких преувеличений здесь не требуется, а если писатель начнёт преувеличивать, перехватывать через край, рисовать нам всякие ужасы и дикие страсти, когда герои обмирают от любви и падают без сознания или рвут на себе волосы в несчастье, то получается фальшь, чепуха.

А. Дремов в своей книге «Художественный образ» полемизирует с А. Эльяшевичем, высказавшим мнение, что преувеличение законно только тогда, когда оно понимается как частный приём, свойственный по преимуществу сатирическим жанрам. «Такое сужение понятия преувеличения до приёма, как уже говорилось, совершенно неправомерно, – пишет А. Дремов. – На самом деле, что значит “передать” право на преувеличение только сатирикам? Получается, что только в сатире художник типизирует, преобразует факты жизни, активно оценивает изображаемое в свете эстетического идеала и активно воздействует на эмоциональную сферу читателя. В других же жанрах якобы художники изображают “жизнь саму по себе”, “такой, какой она существует”, “без всяких укрупнений” и “преувеличений” и т. п. Но это же значит обвинить в натурализме, в копировании действительности всех, кроме сатириков».

У А. Дремова получается, что если художник не преувеличивает, то он натуралист, копировщик, то есть уже не создаёт реалистическое произведение, а создаёт натуралистическое, что он и не типизирует, и не пользуется вымыслом, и не действует на эмоциональную сферу читателя; так, словно всё это: и типизация, и вымысел, и воздействие на эмоциональную сферу, и сама реалистичность произведения заключаются в преувеличении.

Как мы убедимся в дальнейшем, вымысел заключается не в преувеличениях, а в додумывании, дорисовывании того, что не постигается восприятием внешней стороны явлений. На эмоциональную сферу читателя, на его способность испытывать чувства писатель действует опять же не преувеличениями, а изображая чувства своих героев, их душевные состояния, переживания. Преувеличение здесь может лишь повредить. Ведь испытывать чувства способен каждый. Каждый, таким образом, может сравнить чувства героев со своими собственными и легко обнаружит фальшь в их изображении. Обнаруживая же фальшь (преувеличение), мы уже не верим изображённому чувству, а следовательно, и теряем способность переживать это чувство, испытывать эмоции. Что же касается натурализма, то можно сказать, что натурализм заключается вовсе не в отсутствии преувеличений, а наоборот, сам является преувеличением, так как, не задаваясь целью отыскания истинной причины явлений, фиксируя лишь их внешнюю сторону, относясь с одинаковым вниманием и к главному, и к второстепенному, натурализм преувеличивает значение второстепенного, выдавая его за главное, в результате чего и искажает действительность.

Не разобравшись в значении общего и индивидуального в художественном образе, создаваемом писателем-реалистом, и посчитав частности, исключения, крайности, существующие в реальной действительности, за художественные преувеличения, некоторые теоретики делают плохую услугу реализму, всячески стараясь обосновать необходимость преувеличений и возвести их в общий закон реалистического искусства. С этим, конечно, нельзя согласиться. Для создания подлинного художественного произведения достаточно одной правды, но правды не случайного факта, а правды глубокой, отражающей подлинные жизненные закономерности.