Иронические юморески. Кванты смеха

Подлинный художественный образ, которым оперирует писатель, обязательно содержит в себе индивидуальные черты, независимо от того, описал ли писатель характер, который сам по себе содержит какие-то общие черты, типичность которого дана писателю непосредственно жизнью, или характер этот суммировался из многих виденных писателем сходных лиц, в результате незаметной, безотчётной или в какой-то мере учитываемой работы сознания.

Размышляя о том, каких помещиков ему необходимо показать в «Мёртвых душах», Гоголь мог прийти к мысли, что следует показать скупца, так как скупость могла развиться в помещичьей среде, занятой накопительством; показать беспочвенного мечтателя, так как захолустному помещику часто нечем было занять свои мысли, а это располагало к мечтательности; показать обленившегося человека, вроде Тентетникова, поскольку ничто так не располагает к лени, как продолжительное безделье, то есть такое безделье, которое может позволить себе человек, ничем не понуждаемый к труду, живущий на средства, создаваемые другими.

Однако ж так, чисто умозрительно, Гоголь принялся бы рассуждать, если бы совсем не знал среды, которую ему нужно было изображать. Безусловно, представление о разных помещиках было у него ещё до того, как Пушкин подсказал ему сюжет «Мёртвых душ». Как только Гоголь подумал о том, где, у кого Чичиков мог покупать мёртвые души, память сама собой начала подсовывать нужные ему образы. Конечно, Чичиков не мог отправиться за интересовавшим его товаром к каким-нибудь особенно богатым помещикам-магнатам, имевшим тысячи душ крепостных крестьян. Такие богачи не нуждались в продаже мёртвых душ, да Чичикову и нелегко было бы завязать с ними знакомства. Ему был прямой расчёт ехать куда-нибудь в захолустье, в среду мелкопоместных дворян, а эту среду очень хорошо знал Гоголь, отец которого сам был небогатым помещиком.

Из тех помещиков, с которыми Гоголю приходилось встречаться, могли быть и нетипичные, но могли попадаться и очень типичные, то есть такие, на которых слишком явственно, зримо сказались типические условия жизни. Он с детства мог знать о каком-нибудь ужасно скупом помещике, который держал своих крепостных впроголодь, в то время как у самого гнили на складах продукты. Возможно, об этом скряге со смехом рассказывали в помещичьей среде анекдоты, например о том, что он всю жизнь ходил в одном заплатанном и засаленном халате, похожем на женский капот, что кто-нибудь, приехав к нему, принял его, в этом капоте, за ключницу; или о том, как этот скряга угощал приехавшего наливкой из графина, в горлышко которого набились козявки, заставлял своего слугу ставить самовар, который так и не поспел к отъезду гостя, и т. д. Может быть, это рассказывалось о разных людях, но когда Гоголь постарался представить себе этого сквалыгу в его халате, из которого охлопьями лезла вата, он ожил в его воображении и всё слилось в одном образе как бы само собой.

Такой образ, возникший в воображении писателя по каким-то безотчётным воспоминаниям о разных людях, может быть так же ярок и жив, как и воспоминание о каком-нибудь вполне определённом человеке. Писатель может думать о нём как о живом, конкретном лице, представлять его себе вместе со всеми присущими ему чертами, то есть как с чертами индивидуальными, характеризующими его как определённую личность, так и с чертами общими, характеризующими его как определённый тип. Все эти черты, и общие, и индивидуальные, воспринимаются нами, в сущности, как индивидуальные, то есть как принадлежащие определённой, конкретной человеческой личности. Мы делим их на общие и индивидуальные лишь теоретически, то есть лишь потому, что, поразмыслив, подумав, можем понять, что какие-то из этих черт могут встретиться нам и в других людях, а какие-то свойственны лишь данному человеку.

Вспоминая какого-нибудь конкретного человека или создавая образ по каким-то воспоминаниям о разных людях, писатель может представить его себе вместе с общими и индивидуальными чертами, но не может представить себе этих черт в отдельном, изолированном от человека виде. Поэтому писатель и не может комбинировать своего героя из каких-то как бы заранее отобранных черт. Писатель должен хорошо знать человека, глубоко понимать его, чтобы правильно изобразить его, правильно передать его характер. Это ему удаётся, когда он видит этого человека в своём воображении, как живого. Если же не видит, то тут не поможет никакое разнимание на отдельные чёрточки, никакие комбинации из этих чёрточек. Ведь чтобы составить правильную комбинацию целого, надо знать, что представляет собой это целое. Но если знаешь – нет нужды в комбинировании. Такое комбинирование обычно ведёт лишь к созданию фальшивых, надуманных схем, так как к нему прибегает лишь тот, у кого не хватает знания жизни.