Иррационариум. Толкование нереальности

Если только не оглохнет и не услышит правды. Говорят, такое бывает. Может, ей теперь до скончания дней нужен только идеальный образ Станислава? Как мне был нужен идеальный образ артиста Вигго Мортенсена, пока не появился Сашка.

И вообще – зачем человеку правда?

Мы с Валерой внушаем Лешке, что врать нехорошо. Но на самом деле мы хотим внушить: нехорошо врать родителям. А во всех иных случаях – другие правила игры.

Бедную Диану приучили говорить правду. А сомневаться в людях не научили. И вот результат…

Но ей – сколько? Тридцать два или даже тридцать четыре? Дитятко, блин!

Значит – правда. Назло покойному полковнику! Сказала бы: чтоб он сдох! Так ведь уже сдох же, дальше котла с кипящей смолой его не отправят, или что там в аду у Данте Алигьери? В школе мы читали куски из «Божественной комедии», но всю целиком – это же спятить можно.

Правда, правда, правда!

* * *

Аринка заявилась к нам перед самым закрытием.

Девочки чуть ли не хором запели:

– О-о-о…

Видно было, что над ее гардеробом поработал умный стилист. Все на грани кича, но не кич, а стиль! И все – дорогое. То есть, перед нами не девчонка, которая околачивается в ночных клубах, ловя богатого мужчину, а молодая женщина, уже решившая эту проблему. Или же – не дающая проблеме власти над собой.

Рисунок для нейл-дизайна она выбрала геометрический, лаконичный и очень агрессивный.

Потом я увела ее к себе в кабинет. Предложила чай – дорогой пу-эр, предложила пироженки, каждая – с пятирублевую монету.

– Стасик, значит… – сказала Аринка. – Дерьмом он был, этот Стасик. Гонялся за пацанвой и тратил дикие деньги.

– А как он зарабатывал эти деньги?

– А тут темное дело. Ты помнишь, был такой художник, Финкельмон? Про него все журналы писали. Такой седой, горбатый? Ну вот, Стасик при нем отирался. Тот и девочек любил, и мальчиков. Родня на него рукой махнула. Когда помер – непонятно, только говорили – он в запертой квартире чуть ли не две недели мертвый пролежал. Ну, когда дверь взломали, тогда и родня появилась, передралась над гробом. Он же за границу картины продавал, баблосы у него водились, еще какие!

– Погоди, он же давно помер… лет пять, как? Или семь?

– Ну, вроде того. И вот, когда похоронили, стали делить имущество. А он еще ювелиркой баловался, кулоны там из серебра с яшмой, девчонкам дарил. И у него были коллекции – камней, старого серебра, еще монет. Все пропало. Вот так-то, подружка. Доказать – невозможно. А съездить быстренько в Москву, передать покупателю – очень возможно. Я же тебе говорю – это был человек-дерьмо. Все знают, доказать – никак…

«Все» – очевидно, означало не очень широкий круг нашей местной богемы и девчонок, которые с ней тусовались.

– А что говорила его мамочка?

– Мамочка? Да если бы он при ней мальчишку трахнул, она бы глазам не поверила. «Славичек» да «Славичек»! Доброе дело сделал тот, кто его утопил.

– Та. Женщина.

Аришка посмотрела на меня искоса, но возражать не стала.

Я смотрела на нее и думала: наверняка подруга богатого дяденьки, пока тусуется по клубам, но скоро окажется, что у нее есть хорошая квартирка и работа – в каком-то банке, менеджером по связям с общественностью. Ибо она совсем не дура. И я даже могу ей позавидовать – она знает, где взять настоящие деньги, а я вот не знаю.

– Мне нужно объяснить одной дурынде, что такое Стасик Вишневецкий, – сказала я. – Настоящей дурынде. Она в него влюбилась.

– Бывает.

– Их его мамочка свела. Он собирался на ней жениться.

– Ни фига себе. Тогда она действительно дура. Он же такой пидор, что клейма ставить негде.

– Она отродясь живого пидора не видела. А он ее по ресторанам водил и кормил, как на убой. Вот она и решила, что это любовь.

– Любовь! Он как-то при мне жалился – хочет найти постоянного парня, хочет жить с постоянным парнем. Ну, сошелся с Алексом Диневичем, чем не постоянный парень? Жили даже вместе – так он через месяц принялся Алексу изменять направо и налево. Вот Алекса жалко… Алекс хоть добрый… и привязался к этой скотине всерьез…

Я вспомнила парня, который рыдал на лестнице. Видимо, картинка сложилась – парень забирал из секретной квартиры свое имущество.

– Ты поможешь рассказать моей дурынде, что такое Вишневецкий? – спросила я. – А то она всю жизнь будет на него молиться. Она из-за него собралась в окно выкидываться. Сейчас ее держат на транквилизаторах. Но ведь скоро подлечат и выкинут из больнички, что тогда?

– Я-то помогу. А подействует? Ты вот что – ты попробуй найди Урнову, Свету Урнову.

– Это кто?

– Подруга Вишневецкого. Он ее даже на работу взял. По-моему, лесби или просто баловалась лесботой. Это бывает. Девочкам кажется, будто с подружкой – не считается…

– На какую работу?

– А черт его знает, на какую. Он тут был дилером-шмилером не пойми чего. Сама фирма – в Москве, а он – тут. То ли они друзья детства, то ли – вроде того, не знаю. Вряд ли она всю правду о Стасике так прямо и выложит. Но подтвердить, что покойник маялся голубизной, может. А вообще – твою подругу Бог уберег. Стасик мог ей еще хуже жизнь попортить.

– Это точно.

Аринка нравилась мне все больше.