– Не дрейфь, прорвёмся! – и Берджик втолкнул замечтавшегося новичка в просторный зал. – О, тебе готовится торжественная встреча и приветственная речь!
Им навстречу уже шёл молодой человек лет двадцати, подтянутый и очень серьёзный.
– Это Штепан, наш старший подмастерье. Видишь, у него на лбу написано: – «Я зануда!»
Всё, оставляю тебя в надёжный руках, а я пошёл трудиться аки пчёлка.
Здесь и впрямь всё напоминало улей – каким-то спокойным размеренным гулом, неторопливостью и чёткостью движений, пониманием что когда и кому делать. Несколько парнишек, ненамного его старше, с сосредоточенным видом что-то растирали, толкли, переливали и пересыпали.
Штепан кашлянул и произнёс негромко, но так, что слышно было во всём зале:
– Минутку внимания! Вот ваш новый товарищ, зовут его Иржиком. – Все отвлеклись от дела. – За обедом познакомитесь получше. – Все кивнули и молча продолжили работу.
– Я посажу тебя за стол рядом с твоим соседом по спальне, что станет непонятно, он объяснит, но без дела у нас болтать не принято, так что привыкай работать молча.
Он выдал мальчику ступку, медный пестик и, отсыпав из длинной узкой банки каких-то белых мелких камушков, показал, как надо их толочь:
– Вот так, легонечко, не спеша, сверху вниз, в мелкие-мелкие крупицы, а потом надо будет растереть всё ровными круговыми движениями. Когда получишь порошок очень тонкого помола, я подойду и покажу, как ссыпать его в фаянсовую ёмкость.
Иржик уселся на лавку и принялся ожесточённо стучать пестиком.
Штепан невозмутимо остановил его:
– Не спеши. Спешка хороша при ловле блох. Кисть не напрягай, иначе рука быстро устанет. Мягко и свободно. Вот так. – Он ещё раз показал, как надо перетирать лекарство. Или это не лекарство?
– А что это за штука?
– О, это один из важнейших в фармакологии ингредиентов – кальциум карбоникус вульгарис.
Иржик оторопел от таких непонятных и красивых слов.
Рядом Берджик из такой же узкой баночки ложечкой набирал зеленоватый порошок, насыпал точно отмеренной порцией в крохотные пакетики из тонкой коричневатой бумаги и укладывал в маленькие картонные коробочки. На каждой коробочке была красиво и аккуратно выведена надпись на тарабарском языке. Похоже, здесь без латыни шагу не ступить.
Иржик засмотрелся, что делают другие. Каждый занят был чем-то своим – кто разливал по пузырькам густую и тягучую жидкость, закрывал эти пузырьки тугими пробками, оборачивал сверху бумажной шапочкой и привязывал треугольную бумажку с латинской надписью, кто, как и он сам, стучал пестиком, кто смешивал в фаянсовой мисочке какие-то жидкости и порошки.
– Эй, ты что, а если муха в рот влетит? Кончай грезить!
– Здорово тут у вас!
– Здорово. Только не у вас, а у нас. Фартук нацепил? пестик в руки взял? – значит всё, свой. Ладно, пока тебе простительно по сторонам глазеть, я и сам первый день толком работать не мог, всё на соседей таращился. Но ты всё-таки и о своей работе не забывай, её за тебя никто не сделает.
– Так я уже вроде всё, растёр эту штуку в порошок. Надо пана Штепана позвать.
– Не пана, просто Штепана. Вот как провизором станет, так и в паны произведём.
Берджик сунул нос в ступку соседа.
– О, да тебе ещё тереть и тереть.
На прятелей кто-то шикнул, и всезнайка, приложив палец к губам, замолчал.
У Иржика уже рука отваливалась, но не показать же в первый день себя слабаком! Наконец к нему подошёл Штепан, который ещё не пан, одобрительно кивнул, достал с полки другую узкую банку с серебряной крышкой и показав, как пересыпать в неё порошок, сразу же наполнил ступку новой порцией белых камушков.
Как же хотелось на улицу, там друзья, небось, в речке купаются или в ножики играют, а он в этом фартуке как приговорённый. Мученик науки тайком вздохнул. Приятель, однако услышал.
– Ничего, втянешься. Ты только не торопись, нашу работу нельзя делать кое-как. От нашего внимания и терпения порой зависит жизнь человека! Усёк? – Одну крупинку переложишь вот в такой пакетик – он потряс коричневой бумажкой, – и отправишь человека на тот свет
– Не врёшь?
– Чего мне врать?
– Скажешь, всё это – яд?
– Великий Парацельс изрёк: «Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости, одна лишь доза делает яд незаметным. И всё, что в больших дозах является смертельным ядом, в малых может спасти больного!»
Иржик слушал как завороженный, а руки сами продолжали работу.
– Эй, ты что творишь!
Но было уже поздно – трах-тарарах! – пестик сорвался, долбанул по краю ступки, та перевернулась и весь порошок снежной пеленой покрыл и стол, и пол, и фартук… – Всё, – промелькнуло у Иржика в голове, – теперь если жив останусь, меня точно выгонят.
– Я не хотел! Неужели мы все сейчас умрём? Умрём из-за меня!
– Тихо, не паникуй, ничего ещё неизвестно, может и умрём, а может и выживем. Что ты у нас растирал? – В ужасе Иржик смотрел, как его приятель берёт щепотку порошка и кладёт на язык.
– Ага, кальциум… если не ошибаюсь… карбоникус…
– Вульгарис, – севшим от волнения голосом уточнил Иржик.
– Точно, вульгарис.
– Ну?
– Что «ну»? – плохи наши дела, вряд-ли до утра дотянем.