– Да не волнуйся ты, меня тоже пани Гарджина привела и тоже учитель был в какой-то поездке и не сразу вернулся, однако, вот он я, уже больше года здесь и никто меня выгонять не собирается, хотя я за это время и порошки на пол просыпал не раз, и колбу стеклянную из рук выронил и вдребезги разбил. Ох, звону было!
– Здорово влетело? – Иржик приготовился услышать о каких-то страшных наказаниях, вроде порки или запирания в тёмной комнате наедине с крокодилом.
– Ага, влетело, – велели все осколки собрать и три раза это место щёткой вымести.
– И всё?
– А тебе мало? Знаешь, как я тогда наползался?
– Даже тумака не дали?
– Даже не прикрикнули.
– И сладкого не лишили?
– За что? Как можно бедного ребёнка сладкого лишать? Это что же должно произойти, чтобы пани Гарджина меня без сладкого оставила?!
Долго друзья трепались, но усталость взяла своё и они наконец-то уснули. И вот тогда сквозь сон или во сне, Иржик снова услыхал нежный зовущий голосок:
– Спаси меня, Ир-ржик! Спаси! Я – пр-ринцесса Р-розамунда! Отыщи записку с заговор-ром, что снимает заклятие! Р-расколдуй меня!
– Но где же мне искать эту записку? Где искать тебя? – прошептал Иржик.
Но его не слышали, девичий голосок продолжал повторять:
– Спаси меня, Ир-ржик! Отыщи! Р-расколдуй! Я пр-рекрасная Р-розамунда, дочь пор-ртугальского кор-роля. Злой волшебник превр-ратил меня в стр-рашное чудище и только ты можешь меня спасти. Только ты!..
– Но почему я?
– Потому что ты нашёл пр-ряжку! Пр-ряжку с моего башмачка! Не потер-ряй её, Ир-ржик, бер-реги!
Берджик вздохнул, повернулся во сне, и нежный голос смолк.
Ночной сад был полон тихих шорохов и скрипов, сонные птахи возились в гнёздах, кошка выслеживала землеройку, пахло левкоями и какими-то терпкими пряностями. С яблоневой ветки, задев листву, тяжело взлетела синяя длиннохвостая птица.
В окно спален светил тонкий серп молодой луны, серебристый свет лился в узкие стрельчатые окна библиотеки, голубоватые блики скользили по высоким шкафам, по корешкам старинных книг. Зыбкий туманный силуэт медленно двигался от полки к полке, взбирался по приставной лестнице под самый потолок, наклонялся к паркетному полу, тонкая сухая рука доставала книги одну за другой и аккуратно ставила на место:
– Опять нет!.. Опять ничего нет!.. Скор-ро р-рассветёт… Нет, одному мне не спр-равится, один я буду блуждать здесь годами!.. Где же спр-рятана эта чёр-ртова бумажка!?
Вот уже три дня, как Иржик растирал порошки, упаковывал их и даже разливал капли по склянкам и закрывал их притёртыми пробками. Вот уже три дня он учил латинские слова, запоминал названия в атласе трав, наименование костей, соотношение аптекарских мер и весов. Три дня Иржик скрывал от новых друзей как боится приезда аптекаря – а вдруг тот возьмёт, да и выставит его за дверь.
И вот аптекарь вернулся. У парня сердце ушло в пятки, едва он его увидел – сухощавый, черноволосый и черноглазый, в чёрном камзоле. Ему показалось, что это человек сейчас скажет: «Ну что, пр-родашь мне пр-ряжку за тр-ри сер-ребрянных талер-ра?»
Но тот глянул на него не узнавая: – Так это и есть наш новый коллега? Тебя как зовут, мальчик?
– Иржи, господин Аптекарь! Иржи Сланчик. – Иржик так тихо прошептал это, что и сам еле услышал.
– Хорошее имя. А кто твои родители, Иржи Сланчик?
– Отец – Якуб. Якуб Сланчик, Ваша милость, он у меня столяр и краснодеревшик, а мать Катаржина Сланчикова.
– Слышал я про твоего отца, хороший мастер. А ты, значит, учиться решил? Что ж, учись, Иржик Сланчик, учись, в хороших руках наше дело много пользы принести может. И порошки тереть не ленись, ты погляди на картинки в книгах, где изображают нашего брата – везде аптекари или растирают снадобья или взвешивают.
Мастер Йозеф, господин Йозеф из Градубец одобрительно похлопал новенького по плечу и пошёл дальше, а Иржик всё не мог прийти в себя, – он, наконец, понял, чего боялся больше всего, он боялся, что тот чёрный незнакомец и аптекарь – один и тот же человек.
– Нет, ничуть не похож он на того, мало ли народу чёрную одежду носит?! Может, аптекарям положено так одеваться, откуда я знаю? Да и лица я в тот день не видел. И голос совсем другой.
Нет, не похож он совсем! – он и не заметил, что последние слова произнёс вслух.
– Ты о чём?
– Так. Я потом расскажу. Чуть позже. Знаешь, мне так нравится здесь! Столько всего интересного, и никто не задирает нос, что знает и умеет больше. Но скажи, а сам пан… то-есть, господин Аптекарь, какой он человек?
– Он такой человек!.. такой!.. Да мы все за него в огонь и воду!.. Ты ещё сам увидишь, какой он человек.
– Говорят, он никогда не улыбается и всегда ходит в чёрном.
– Так и есть.
– Но почему?
– Я потом тебе расскажу. Чуть позже.
Видно, и в самом деле были у Иржика способности к аптекарскому делу. Как иначе объяснить, что латинские слова чуть не с первого раза накрепко застревали в его голове, что пестиком и ступкой он орудовал, словно фокусы показывал, что на второй день перестал путаться в мелких, похожих на зёрнышки ячменя и на рыбьи чешуйки, гирьках?