Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2

Но были и те, кто категорически отметал какое-либо соприкосновение своей науки с религией. Такие ученые, кстати, могли быть верующими людьми (а могли и не быть). Но, допуская СВОЕ ЛИЧНОЕ соприкосновение с религией, они считали совершенно недопустимым соприкосновение СВОЕЙ НАУКИ с религией. Потому что опасались инфильтрации в научное — рациональное по определению — начала элементов иррациональности, всегда присутствующих в религии. (Не зря ведь историки религии возводят знаменитое «Верую, ибо нелепо» аж к самому Тертуллиану. Который, конечно, напрямую ничего подобного не говорил, но чьи рассуждения — равно как и более поздние рассуждения крупнейших церковных авторитетов — сводятся именно к этому.) Но даже у ученых, категорически обрывавших ПРЯМЫЕ И НЕПОСРЕДСТВЕННЫЕ связи своего научного начинания с религией, не могло не быть иных связей с той же самой религией, связей, КОСВЕННЫХ И ОПОСРЕДОВАННЫХ.

Косвенные и опосредованные связи между наукой и религией оборвать в принципе невозможно. Ибо реализуются они через неотменяемый институт под названием «традиция». В самом деле, светская наука — феномен достаточно поздний. И любое прослеживание научной традиции в рамках этой самой светскости рано или поздно приводит вас сначала на границу, разделяющую светское и религиозное, а потом… Потом вы оказываетесь за границами светскости. И обнаруживаете, что у вашего гордящегося своей светскостью начинания есть религиозный предок. Ваше право — отнестись к этому предку как угодно. Но отвергнуть его наличие вы не можете. И если вы добросовестны в своем желании познать историю, а значит, и смысл своего научного начинания, то вы станете заниматься своими предками, предками своих, не менее светских, чем вы, оппонентов. То есть религиозными традициями, порождающими те или иные школы в рамках светской научности.

Ну, сказали вы, будучи светским философом и гордясь своей воинствующей светскостью, про линию Платона и Демокрита. А Платон-то и Демокрит разве были светскими мыслителями? Вы, конечно, выбираете себе более светского Демокрита в качестве предшественника. И говорите, что Демокрит был материалистом. Но вы ведь понимаете, что такое материализм V века до нашей эры. Это такая безудержная религиозность, что дальше некуда. И поди еще разбери, кто менее религиозен — Платон или Демокрит?

Есть три причины, по которым рассматриваемая мною коллизия невероятно важна именно сейчас.

Первая причина состоит в том, что мы никогда не поймем по-настоящему ни одну светскую научную традицию (систему, школу), если не выведем эту традицию за ее светские пределы. И не присовокупим к ней более раннюю (и именно ей органически близкую) традицию религиозную. Это касается всего, чего угодно. В том числе коммунизма, которому так яростно когда-то присягнула Россия и от которого она сейчас так же яростно открещивается. Ничего тут нельзя понять, оценить, развить, не выйдя за светские пределы.

Вторая причина состоит в том, что ни про одного крупного, пусть и декларирующего яростно антирелигиозную светскость, ученого XIX и XX века нельзя сказать наверняка, что «под кожей» его антирелигиозной светскости не пряталось нечто метафизическое. Метафизика ведь может быть и внерелигиозной. Идеология развития в ее определенных вариантах не может не быть очень накаленным светским культом. Светская метафизика не выдумка. Но в том-то и закавыка, что, с одной стороны, добраться до светской неявной метафизики можно только обнажая религиозную метафизическую традицию. А с другой стороны, будучи выявленной в качестве светской, метафизика стремительно увлекает вас в прошлое, наполненное ее же религиозными предтечами.

Третья причина состоит в том, что XXI век взыскует какого-то нового метафизического качества, преодолевающего противоречие между наукой и религией. А значит, попытка метафизических реконструкций, выявляющих скрываемые светскими научными школами метафизические основания (религиозные или светско-неявно-метафизические), важна сегодня как никогда ранее.

Ну, так я и хочу перейти к подобным метафизическим реконструкциям, касающимся важнейших для XXI века научных и научно-идеологических светских (и именно светских) школ. Прежде всего, марксизма. Но и не только. С моей точки зрения, ответ на вопрос: «Будет ли спасено человечество в XXI веке или ему суждено погибнуть, разбившись у невзятого барьера развития?» — полностью определяется способностью человечества построить в XXI веке убедительную для него светскую метафизику, приемлемую и для религиозных людей. И не может человечество преуспеть в таком метафизическом строительстве, отбрасывая свой исторический опыт. Но нет в этом мировом опыте ничего сопоставимого по яркости и исторической значимости с марксизмом и коммунизмом. Важность же для России данного обстоятельства мы с тобою, читатель, обсуждали во всех предыдущих частях этой книги. И убеждать тебя в неслыханной важности для России как самой «красной» метафизической прецедентности, так и вытекающих из нее инновационных возможностей я больше не буду.