Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

В то же самое время все эти побиваемые критикой второго уровня концепции «метафизическими» в специальном смысле слова, конечно, уже не были. Напротив, рассуждение классического метафизика интересуется совершенно иными вещами. Проиллюстрировать их удобно в опоре на одно из характерных в этом плане рассуждений, представленных у Дени Дидро, – иллюстрация эта будет тем красноречивее, что сам Дидро, как и другие сотоварищи по «Энциклопедии», полагал, что искушений абстрактной философской спекуляции ему удалось избежать.

Тем не менее он в полной мере оставался носителем метафизического отношения: так, его трактат, посвященный обоснованию связи добродетельности и личного интереса, начинается следующим образом:

«Религия и добродетель связаны так многообразно, что обычно их считают неразлучными подругами. Об этой связи думают столь благосклонно, что едва ли позволяют оставить ее без внимания не только в разговоре, но даже и мысленно»[57].

Дидро высказывает эту мысль исключительно для того, чтобы тут же ее дезавуировать, заметив, что на практике эта не подвергаемая сомнению связь может не обнаруживаться, поскольку существует сколько угодно недобродетельных и даже злонамеренных лиц, истово придерживающихся христианской веры. Тем не менее никакого влияния на наличие и крепость связи данное обстоятельство не оказывает – более того, парадоксальным образом из-за отсутствия эмпирического подтверждения она только укрепляется, и предпринимаемые Дидро на протяжении повествования титанические усилия для ее разрыва с постановкой на место религии некоего «общественного блага» становятся возможны лишь по той причине, что сама связь и подобающие ей локации уже функционируют.

Таким образом, сильная связь для метафизика – это нереальная, но подобающая связь. Сэмюэл Беккет иронически формулирует ее в романе «Мерсье и Камье» следующим образом.

– Да, я верю, не твердо, нет, но я верю, да, день придет, когда все будет в порядке наконец, – сказал Мерсье.

– Это будет восхитительно, – сказал Камье.

– Будем надеяться, – сказал Мерсье.

Излишне говорить, до какой степени подобное почти что комическое ожидание в том числе и сегодня захватывает общественность, заинтересованную в разрешении той или иной коллизии – например, политической. Так, субъект может напряженно месяцами и годами ожидать свержения или самоотречения какого-либо авторитарного правителя современности и, если этой цели будут добиваться средствами восстания и протестов, напряженно следить, увенчаются ли последние успехом. Ожидание это нимало не ориентировано банальным принципом удовольствия, поскольку, даже обитая на территории, где борьба происходит, субъект не имеет ни малейшего представления о том, как достигнутый с ее помощью результат скажется на его личном благе. Прекрасно зная из теории и опыта, что ни один из самых громких и значительных переделов той же власти не является «концом истории» – как в онтологическом смысле, так и в более вульгарном смысле прерывания событийной фабулы, – субъект тем не менее всякий раз азартно ждет разрядки происходящего как окончательной точки, за которой дальнейший горизонт событийности как будто не просматривается.

Как в таком случае выглядит с точки зрения метафизического отношения слабая связь? Ее описание также обнаруживается в «Мерсье и Камье»: