Читаем Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии полностью

Так, в природе это препятствие выступает в виде «внешнего» ограничения, вследствие которого формирование материи выступает в виде вынужденного, как бы подвергающегося давлению снаружи, сворачивания трехмерных форм (в том числе стенок, из которых состоит сома живых организмов, включая ее оболочки и полые органы, а также кульминационные пункты, соответствующих выходу трубчатых протоков наружу – то, что Лакан как раз и называет «анатомией»). Напротив, сфера структур, доступных восприятию исключительно через матему, репрезентирует системообразующее для них препятствие «изнутри» – в самой точке вворачивания, вокруг которой происходят события, для природных форм немыслимые, но также судьбоносные для существ, обладающих одновременно и анатомией, и доступом к означающему.

Тем самым каждый уровень по-своему перерабатывает изначальную блокировку, одновременно пытаясь ее обойти и подчиняясь ей, и особенность положения говорящего субъекта заключается в том, что он подчинен последствиям, одновременно проистекающим из сопротивления обоих сфер[65]. Грубо говоря, если на уровне ограничения сомы для субъекта открывается перспектива желания как поиска удовлетворения, в том числе удовлетворения невозможного, то происходящее в области образования матемы сталкивает его с тревогой.

Функционирующая здесь связь, таким образом, не опирается ни на сходство, ни на смежность, и на само наличие связи как таковой указывает лишь гипотетический общий пункт, обнаруживаемый на границе обусловленного анатомией устремления говорящего субъекта к объекту: «Точка желания и точка тревоги здесь совпадают. Но, совпадая, они между собой не смешиваются, оставляя место для того „и все же(pourtant), от которого диалектика нашего восприятия мира неизменно отталкивается»[66].

Здесь необходимо задаться вопросом о том, имеем ли мы дело с непрерывным рядом (потенциально бесконечным или же нет – это еще один дополнительный вопрос) пошагово ослабевающих связей или же имеет место структурная дискретность, принципиально отделяющая одни группы связей от других. В пользу последнего допущения говорит аргумент, поначалу могущий показаться опирающимся на чисто исторические обстоятельства развития теории, в рамках которой функционировала структуралистская мысль. Так, на отрезке, где концентрация событий этой мысли достигла максимума – приблизительно от 1962–1964 года, когда теория Лакана вошла в фазу зрелости, а также начали появляться первые работы, предварительно подытоживающие присущий структурализму тип опоры на разрабатываемые в нем основные виды связей («Марсель Пруст и знаки» Делеза, «Структурализм как деятельность» Барта) и до завершающей фазы концентрации 1979–1983 годов, отмеченной по краям «Аллегориями чтения» де Мана и первой частью «Кино» Делеза – пара метафоры и метонимии, постоянно колеблемая актами взятий на вооружение или отказов от преимущества того или другого ее члена, была определяющей. В 1967 Делез прямо заявляет, что «структурализм весь проникнут рассуждениями о риторике, метафоре и метонимии; так как сами эти образы определены структурными перемещениями, которые учитывают сразу и прямой, и переносный смысл»[67]. Таким образом, Мм-пара (где обозначение прописной и строчной буквами, соответственно, указывает на сильный и слабый тип связи) указывала на множество метафорических и метонимических связей как на потенциально замещающих, заземляющих или же подрывающих друг друга.

В то же время создается впечатление, что помимо традиции, связанной с наследованием лингвистической проблематики, в которой Мм-пара для XX века становится ведущей, существует также внутренняя ограничительность, делающая ее «закрытой» на основаниях, не сводимых к чисто теоретической инерции исследования. Таким образом, возникает еще один вопрос о том, являются ли эти основания чем-то «внутренним», характеризующим Мм-пару как обладающую оригинальными структурными полномочиями, действие кото рых начинается и заканчивается исключительно в рамках самой этой пары, или же речь идет об ином уровне исторической необходимости, спровоцировавшем фиксацию структурализма на связях определенного типа и до времени отбрасывающем другие альтернативные способы связывания.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фигуры Философии

Эго, или Наделенный собой
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди». Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона – под маской историко-философской интерпретации – обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «измениться»? Можно ли изменить себя самого?

Жан-Люк Марион

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Событие. Философское путешествие по концепту
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве.Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Славой Жижек

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Совершенное преступление. Заговор искусства
Совершенное преступление. Заговор искусства

«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние. Его радикальными теориями вдохновлялись и кинематографисты, и писатели, и художники. Поэтому его разоблачительный «Заговор искусства» произвел эффект разорвавшейся бомбы среди арт-элиты. Но как Бодрийяр приходит к своим неутешительным выводам относительно современного искусства, становится ясно лишь из контекста более крупной и многоплановой его работы «Совершенное преступление». Данное издание восстанавливает этот контекст.

Жан Бодрийяр

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары