Читаем Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии полностью

Если Пол де Ман и Делез, в особенности ранний, скорее склоняются к аргументу внутренней оригинальности Мм-пары, сепарирующей себя ради создания специальной «идеологии» структуралистской критической мысли, то в пользу преходящей историчности ограничения, напротив, говорит тот факт, что, как уже было показано, расцвет структурализма сопровождался постоянно происходящей «протечкой», попытками обнаружения или внедрения других типов связей. Примечательно, что началось это еще до того, как академисты заговорили о т. н. постструктурализме – термин, выделение которого с нынешней точки зрения предстает абсолютным излишеством в том числе и по причине того, что у ложно создаваемого им водораздела помимо радикального изменения ставки на тип связей (изменения, вплоть до середины 80-х годов так и не произошедшего) не может быть никакого оправдания.

Так или иначе, приведенный выше пример лакановской связи природных и матемных форм через объект удовлетворения влечения, одновременно говорит в пользу отсутствия каких бы то ни было обязательств нового типа связи по отношению к Мм-соединениям, но также указывает на неправомерность задаваемых последними ограничений в описании ситуации. Если метафора нагружает объект желания дополнительными воображаемыми свойствами, усиливающими его притягательную или же отвратительную природу, а метонимия обеспечивает процедуру смещения желания от объекта к объекту, то третья связь, открытая Лаканом, радикально покидает уровень означающей цепочки, где метафора и метонимия проводили свою работу, и обнаруживается там, где старая картезианская метонимическая связь между телом и духом упраздняется в пользу описания субъекта как результата пересечения двух совершенно разных структурных поприщ, каждое из которых в своих полномочиях простирается значительно дальше, чем это пересечение, обладающее всеми признаками частности и случайности.

Результатом связи нового типа, таким образом, оказывается появление термина, неравного себе самому, – и прежде всего в этой ситуации оказывается термин «желание», поскольку соответствующая ему инстанция оказывается одновременно представлена на двух разных уровнях. Во-первых, это уровень материи, прошедшей через анатомизацию, символическое расчленение, где желание предстает частным случаем отношения субъекта к объекту удовлетворения. Происходящее на этом уровне немаловажно и ни в коем случае не должно преуменьшаться указанием на то, что объект носит подставной, суррогатный характер и удовлетворение тем самым всегда оказывается замещающим. Нередко встречающиеся попытки сопряжения Лакана с восточной философией и, в частности, с буддистским спектром учений, подчеркивающих иллюзорность и тщету поиска желаемого, здесь крайне неуместны. Напротив, осуществляемый запрос удовлетворения продвигает субъекта в направлении той сложности, которой в целом отмечены отношения с объектом у организмов, содержащих полости и вынужденных осуществлять свое взаимодействие со средой посредством инкорпорации ее элементов, каким-то образом отличая удачу в осуществлении последней от галлюцинации подобной удачи, всегда претендующей на логическую первичность – момент, глубоко Фрейда занимавший и так и не нашедший у его последователей удовлетворительного теоретического объяснения.

В то же время этот уровень является не единственным, поскольку под «желанием» также необходимо понимать то, что сопрягает оба уровня одновременно. В этом отношении желание больше не отделено от тревоги, поскольку желание теперь описывает весь аппарат субъекта в целом. Желать в этом случае означает не искать объект, а сталкиваться со всеми последствиями интерсубъективного отношения субъекта к желанию, к тревоге и наслаждению других субъектов, образуя в ходе этого столкновения определенную позицию – ту, которую Лакан обозначает в качестве x, подразумевающем, что, занимая эту позицию, субъект не ведает о ее координатах ни до прохождения своего анализа (поскольку невроз побуждает его заниматься поисками ошибочно предполагаемой в Другом непогрешимости), ни после его окончания (поскольку, усвоив неустранимость нехватки, проанализированный субъект начинает более смело передоверять регуляцию этой позиции собственным действиям, в то же время соглашаясь с тем, что происходящее они определяют неравномерно и косвенно).

Перейти на страницу:

Все книги серии Фигуры Философии

Эго, или Наделенный собой
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди». Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона – под маской историко-философской интерпретации – обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «измениться»? Можно ли изменить себя самого?

Жан-Люк Марион

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Событие. Философское путешествие по концепту
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве.Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Славой Жижек

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Совершенное преступление. Заговор искусства
Совершенное преступление. Заговор искусства

«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние. Его радикальными теориями вдохновлялись и кинематографисты, и писатели, и художники. Поэтому его разоблачительный «Заговор искусства» произвел эффект разорвавшейся бомбы среди арт-элиты. Но как Бодрийяр приходит к своим неутешительным выводам относительно современного искусства, становится ясно лишь из контекста более крупной и многоплановой его работы «Совершенное преступление». Данное издание восстанавливает этот контекст.

Жан Бодрийяр

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары