Читаем Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии полностью

Примечательна и причина, по которой это возвращение помещается в необходимую ближайшую перспективу: с точки зрения Жижека, господин оказывается фигурой, которая верит в идею, чего сбитому с толку левому активисту как раз не хватает. В этом есть нечто не совсем очевидное, потому что искони господин с точки зрения политической технологии – это вовсе не тот, кто отличается добродетелью веры в величие идеи, а скорее тот, чье колебание и предпринятая им смена курса вызовут беспорядки той или иной степени – то есть фигура, которой во избежание катастроф нельзя совершать неаккуратные телодвижения. Другими словами, нет такой ситуации, в которой от господина стоило бы ожидать «субъектности» в смысле проявляемой им верности идее. Возлагаемые в этом направлении на него чаяния не должны обманывать: господин, на что явно указывает соответствующий лакановский экскурс, функционирует как подпорка, клин, вбитый в положение вещей. На большее в его отношении рассчитывать не стоит. В этом смысле возникает лишь вопрос о том, как субъект действует и ищет свое благо в ситуации, в которой на прочность этого «заклинивания» рассчитывать больше не приходится.

Субъект с подобающим ему означающим

Мы сегодня имеем дело со знанием, которое допускает возможность возвращения господина, но при этом временно пытается как-то без него обходиться, – это и есть характеристика современной ситуации в широком смысле. С данной точки зрения интересно рассмотреть роль этого промежуточного знания, которое занято тем, что непрестанно ставит вопрос о том, почему «система», т. н. порядок устроены сегодня так, а не иначе.

Любопытно то, что даваемые на этот счет объяснения оказываются по своей стратегии противоположными политической ориентации, из которой они исходят. Так, субъект условной левизны и подразумевающегося ей культа перемен может продолжать рассчитывать на ни разу не обновлявшиеся за все время его существования революционные ценности, тогда как представитель правого уклона, отбрасывая подобающую ему инертность, напротив, постоянно нагоняет и осваивает разработанную левыми критическую интеллектуальную культуру, обращая ее против поддерживаемого ею прогрессизма.

Этот парадокс не вытекает из самого по себе содержания их политических требований и должен рассматриваться как фундаментальное различие в направленности желания. Так, объектом желания левака является «неуч» – обладатель «абстрактного мышления» в гегелевском дидактическом смысле – обыватель, с которым в зависимости от его принадлежности к большинству или отдельным угнетенным группам левый проводит разъяснительную критическую или же поддерживающую работу. В этом смысле левак оспаривает у носителя университетского дискурса право проводить с этим неучем время, поскольку академия тоже имеет на него виды. Это и является причиной, по которой левополитическая инициатива сегодня находит в университетах широко распространенный и в то же время непрочный и постоянно осложняющийся недоразумениями приют.

Напротив, объектом, важным для носителя правого уклона, является то, что в субъекте левизны соответствует его нехватке. Нехватку эту правый критик систематически прочитывает в предполагаемом им за леваком особом интересе к разнообразным, как сегодня принято говорить, «меньшинствам» – как в сексуальном, так и в социальном плане, – то есть к субъектам, помеченным определенными означающими (класса, ориентации, расы). В этом пристальном интересе правак видит «истину» левого движения, то есть нечто в высшей степени непристойное и разоблачительное для последнего. До производимого леваком знания ему особо нет дела, но есть то, в чем правый субъект на самом деле сведущ, – это наслаждение, jouissance, которое левак производит, поучая неуча. Присутствие производимого здесь наслаждения правак определяет безошибочно вплоть до того, что испытываемое им раздражение на этот счет может служить вполне надежным ориентиром.

В то же время относительно характера этого наслаждения представитель правого уклона все же заблуждается. Так, с его точки зрения, производимый левым jouissance совпадает с наслаждением, предположительно уже освоенным теми меньшинствами или группами неравных, о попечении над которыми в левополитической программе идет речь. Консерватор не видит, что активист, настаивающий на том, что он лишь привлекает к нуждам этих групп необходимое общественное внимание (заявление, расцениваемое консерватором как возмутительное прикрытие), действительно производит наслаждение совершенно нового образца, извлекая из опекаемых им субъектов то, что сами они извлечь из помечающего их означающего никогда не смогли бы. Наслаждение, предположительно уже практикуемое субъектом иной ориентации, класса или расы, и наслаждение, которое по итогам правозащитной и воспитательной деятельности на ниве этого субъекта возникает, не совпадают. Несовпадение это следует иметь в виду, поскольку в нем обнаруживается ряд ключей к нынешнему двусмысленному положению прогрессизма.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фигуры Философии

Эго, или Наделенный собой
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди». Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона – под маской историко-философской интерпретации – обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «измениться»? Можно ли изменить себя самого?

Жан-Люк Марион

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Событие. Философское путешествие по концепту
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве.Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Славой Жижек

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Совершенное преступление. Заговор искусства
Совершенное преступление. Заговор искусства

«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние. Его радикальными теориями вдохновлялись и кинематографисты, и писатели, и художники. Поэтому его разоблачительный «Заговор искусства» произвел эффект разорвавшейся бомбы среди арт-элиты. Но как Бодрийяр приходит к своим неутешительным выводам относительно современного искусства, становится ясно лишь из контекста более крупной и многоплановой его работы «Совершенное преступление». Данное издание восстанавливает этот контекст.

Жан Бодрийяр

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары