Наслаждение, имеющее сегодня общественные последствия, концентрируется там, где наличествует данный разрыв. Если намерение постичь и преодолеть его настолько для современного субъекта невыполнимо, то не по причине того, что можно было бы назвать новым нигилизмом или секуляризмом в отношении ранее неприкосновенных для разоблачения стратегий достижения признания. Напротив, в перспективе преодоления этого разрыва есть нечто такое, где господин, о котором вы ранее спросили, может в виде функции укорениться вновь.
3
Деррида
Деррида. Часть I
Тормозящая структура
Фигуры, которым посвящен настоящий цикл, прежде всего объединены тем, что каждая из них осуществила нечто, так или иначе невостребованное или неосвоенное в дальнейшем, и Деррида в этом ряду является одним из тех, чьим вкладом разбрасываются наиболее небрежно. Разбрасывание это никак не коррелирует ни с количеством посвященных мыслителю работ, ни с частотой упоминаний внедренных им наиболее запоминающихся терминов. Существует лишь один критерий действительного присутствия того или иного исследователя в настоящем времени – это восприятие созданной им теории в качестве фактора торможения в интеллектуальном поле.
Указание на торможение как на достоверный признак действенности учения не является попыткой создать парадокс – напротив, речь о наиболее достоверном подтверждении актуальности вклада, поскольку ближайшее поколение исследователей в присутствии активно действующей теории испытывает сильное побуждение отозвать свою собственную мысль в заданном теорией направлении как более легковесную и требующую дальнейших усилий, а несогласующуюся с этим направлением мысль – как неуместную или ошибочную. Очевидно, что если теория произвела достаточное по силе вмешательство в поле существующих суждений, другое вмешательство может получить в это поле пропуск лишь посредством видимого и специально обозначенного отступления от решений, которые первая теория превзошла или отвергла. Здесь создается граница несимметричной проницаемости, в которой выход из созданного сильной теорией поля в гораздо большей степени затруднен, чем вход в него (притом, что еще только начинающему исследователю распределение поначалу кажется обратным). Тем самым возникает ситуация, которая извне воспринимается как расцвет, чрезвычайное оживление теоретической продуктивности в поле, но при этом является аналогом чрезвычайного положения, в котором сама теория достаточно основательна, чтобы исходящие от нее отказы (например, отказ принимать во внимание иные суждения) достаточно долгое время имели право оставаться необоснованными.
Практически все структуралистские теории соответствуют или соответствовали этому критерию, что выступило как причиной быстрого роста их влиятельности, так и моментом их отсроченной слабости, поскольку дальнейшее производство мысли там, где, наоборот, обороняют линию отвергнутых сильной теорией решений, выступает не нейтральной попыткой предложить иной путь исследования, а намерением – всегда так или иначе отмеченным рессентиментом – отменить созданные сильной теорией ограничения, прервав работу вносимого ей торможения. Так, постоянно поступающие в адрес структуралистских положений возражения – например, требование отказаться от примата инстанции означающего в пользу «аффекта» или «телесности», нападки на структурный психоанализ со стороны гендерной теории, недовольной принципиальностью лакановских психоаналитиков в вопросе сексуационного различия, возмущение выказываемым структуралистами пренебрежением вопросами справедливости и общественного блага – лишь рядятся в одежды выхода за пределы, поставленные «тиранией прежней мысли», но на деле выступают скрытой попыткой теоретической нормализации, прекращения действия структуралистских процедур, создающих теоретические «точки необратимости» и встающих таким образом на место того, что научный дискурс называет «достаточными основаниями».