Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Поэтому, чтобы не сложилось впечатления, будто в этой ситуации есть неприкосновенный метауровень, ее можно проиллюстрировать судьбой положений самих структуралистских текстов, из которых аудиторией и критикой постоянно делались выводы, противоположные в них изложенному. Выводы эти выглядели тем более странно, что против них авторы заведомо предупреждали с нарочитостью почти что компульсивной. Какого-либо рода путаница, недомыслие здесь были исключены, и даже за их учетом невозможно не увидеть определенную тенденциозность толкования, лишенную при этом какого-либо непосредственного интереса, который можно было бы усмотреть средствами социально-критической теории – интереса классового или какого-либо еще из числа тех, на которых специализировалась социально-философская критика предыдущего поколения. Так, современники Лакана в посвященных его психоанализу работах и отзывах систематически заявляли, что у Лакана «язык устроен как бессознательное» (вместо того чтобы воспроизвести центральную мысль самого Лакана о том, что бессознательное структурировано как язык). Заявления самого Деррида бесчисленное количество раз перетолковывались в том же парадоксальном духе, подвергаясь практически буквальному логическому переворачиванию, как если бы не только критики, но даже последователи то и дело в момент воспроизводства основных теоретических положений подвергались секундному ослеплению, соскальзыванию в оговорку, не сталкивающуюся при этом с цензурой. Отсутствие этой цензуры с изумлением было прокомментировано самим Деррида в специальных, уточняющих его работы текстах – так, «Маркс и сыновья», призванные прокомментировать и исправить масштабную путаницу марксистских критиков по поводу «Призраков Маркса», практически полностью выражению этого изумления посвящены, представляя собой уникальный документ бессильного гнева по поводу судьбы собственного наследия.

Это означает, что и в самих структуралистских текстах тревога также вышла на новый уровень основательности, поскольку ее действие опережало ее осмысление. Этой, абсолютно новой ситуации как раз и адресовано знаменитое лакановское высказывание относительно того, что тревога «не обманывает». Нередко видя в этом заявлении попытку психоанализа утвердиться на новой достоверности в пику подразумеваемой прежней – научно-картезианской – на деле не отдают себе отчета, каким положением вещей сама фраза была вызвана к жизни. Даже не обманывая, тревога не дает нам укрепиться на новых основаниях: тревога лишь оправдывает само сомнение, показывая новые неоспоримые примеры собственной работы.

Сопротивление, таким образом, невозможно было дальше приписывать ни субъекту, якобы заблуждающемуся в том, что ему следует предпринять, ни, с другой стороны, так называемой среде – этому ушедшему понятию из дискуссий предшествующего столетия. На их месте обнаружилось нечто совершенно иное – некая сопротивляющаяся структура (и в этом смысле обозначение появившихся в этот момент ряда философов как структуралистов здесь вовлекается в игру значений), структура, накладывающаяся на заявления и действия субъекта и приводящая к сдвигу в их последствиях, обнаруживая себя одновременно там, где субъект намеревается вмешаться в ситуацию – в области политики, искусства, теории или этики – и там, где условия этого вмешательства обосновываются.

Среди прочих структуралистских авторов Деррида интересен тем, что ряд позиций этого сопротивления он довел до теоретической репрезентации, придав тем самым возникающему в их связи сомнению форму нового метода. И если Лакан – это мыслитель сомневающийся преимущественно в повествовательной форме (неслучайно иногда его письмо сравнивают с текстами Монтеня, указывая тем самым на то, что сам по себе лакановский текст – это сеть намеков и язвительных указаний, являющаяся предъявлением не столько самого сомнения, сколько спровоцированной его появлением культуры высказывания), то с теоретической точки зрения Деррида в некотором смысле шагнул дальше, поскольку ему удалось продемонстрировать логические основания сомнения, предъявив фигуры, которые его поддерживают и делают основательным.