Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Само понятие различания для начала охарактеризовалось тем, что его рецепция в философском сообществе носила не столько теоретический, сколько поведенческий характер: сначала оно вызывало недоумение, позднее пробудило аффект недружного согласия с его вероятной необходимостью, который сменился недоумением еще более глубокого плана, когда Деррида опробовал действенность этого понятия в более поздних работах. Даже сегодня отовсюду доносятся отдельные, но при этом регулярно раздающиеся раздраженные голоса, прозрачно намекающие, что именно без вклада Деррида, в отличие от других структуралистских исследователей, по большому счету можно обойтись и что его мысль себя исчерпала. Это тем более удивительно, учитывая, что тот довольно нетребовательный социально-этический критицизм, к которому сегодня публичная повестка во многом вернулась, очевидно нуждается в системе мысли, которая могла бы ему противостоять, и Деррида идеально подходит на эту роль даже невзирая на то, что он успел возразить этой новейшей повестке лишь в самых поздних и до сих пор недостаточно тщательно прочитанных своих работах.

В дальнейшем я буду настаивать на том, что понятие «различания» не принадлежит к задействованной Деррида области первичной деконструкции, поскольку относится к иной логике создания теоретического напряжения, адресованного производству высказываний, претендующих на общезначимость. Принято возводить начала этой логики к «Письму и различию», но на деле именно работы, традиционно относимые к практическим упражнениям в деконструкции, выступают более показательными, поскольку позволяют провести между практиками деконструкции и различания границу, признаком которой еще до любого методологического применения оказывается определение статуса материала. Так, последний может рассматриваться как источник проблем, пассивно требующих разбора, – разнообразные умолчания в пользу автора и его теории, идеологические подмены, метафизические эссенциализации, передергивания в использовании модусов наррации и т. п. (на чем практически полностью сконцентрирована оптика Пола де Мана и лишь отчасти подход Деррида). В то же время анализируемый источник, напротив, может быть признан способным – пусть даже предварительно и смутно – поставить проблему того же порядка, наличие которого запрашивает вторичный анализирующий текст. Совершаемый выбор между этими альтернативами рассмотрения позволяет определить, находится ли исследование на территории деконструкции или же продвинулось дальше, в область, соответствующую задачам различания.

Неразличенное означающее

Первые работы Деррида, и в особенности как раз «О грамматологии», принято прочитывать в подчеркнуто культуралистском виде, опираясь совершаемый в них выбор в пользу более критически-ориентированного члена антиномии («культуры») вопреки более идеологически-эссенциализированному («природе»). Соответственно, исходя из этой посылки подтверждается общее невысокое мнение среди интеллектуалов XX века о философии Руссо как о наивном запрашивании утопии «естественности». При этом здесь часто упускают важный ход, посредством которого в повествование Деррида вводится второй логический порядок, одновременно поднимающий текст Руссо со статуса текста, пассивно подлежащего деконструкции, до источника, вполне ясно сообщающего тревогу по поводу неразрешимой ситуации созданной его же собственным актом высказывания.

Если Деррида просто-напросто бы потребовал совершить наконец выбор между природным и культурным в пользу последнего или же показывал, что этот выбор невольно, пусть даже сопротивляясь ему и скрывая само его наличие, в конечном счете сделал сам Руссо, то вытекающие из «Грамматологии» следствия действительно оставались бы в логике континентальной критической мысли, в которой на тот момент не было ничего нового. Но ход, к которому Деррида подводит, является совершенно иным – упор в нем сделан на последствия самого различания как такового.

Так, на первый взгляд в примерах из «Грамматологии» все подталкивает к тому, чтобы назвать инстанцию, вводящую само различие (в том числе различие между культурой и природой), «культурной». Тем не менее сделать это можно, только допустив, что культура теперь представляет собой какое-то другое означающее. Отделаться малой кровью, например записать это формулой, где второе означающее «культуры» будет фигурировать дважды – в качестве одного из членов антиномии и в качестве функции, управляющей отношениями прочих членов, – не получится: сам выбор между культурным и природным является производным от того, что «культурой» называть уже нельзя, поскольку соответствующее ей означающее уже исчерпано в противопоставлении первого уровня.

Записать это отношение можно, например, следующим образом:

c(x):(C v N),