Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

В этом отношении Юнгеру не удается избежать ловушки означающего, от которой Ницше ранее примечательным образом сумел увильнуть или, во всяком случае, несколько отсрочить учреждаемое ей нарративное самоубийство, поскольку адресованная нигилизму критика Ницше остается критикой с позиции Сущего (и тем самым не достигающей требуемых Хайдеггером стандартов описания подлинных процессов заграждения Бытия), но при этом ниже философской планки, заданной Сущим, ницшеанский концепт «воления к могуществу» не опускается тоже. Средства, к которым Ницше прибегает, с точки зрения Хайдеггера обманчивы, но обманчивы нормативно – Ницше как мыслитель, осмысляющий Сущее сущностными же средствами, сделал не больше, но и не меньше, чем прочие исторические фигуранты хайдеггеровских критических разборов от Парменида до Ницше – то есть попытался метафизику все же преодолеть, пусть и недостаточно подобающим образом. Напротив, Юнгер в своем повествовании является необычным для Хайдеггера объектом описания, поскольку его анализ оказывается «ниже» конфликтного уровня заграждающего Сущего: Юнгер не осмысляет и не преодолевает нигилизм, пусть даже недостаточным образом, а провозвещает и буквально иллюстрирует его своим собственным текстом, но не в том же самом месте и смысле, в котором видит нигилизм сам («Топография нигилизма, его процесса и его преодоления необходимы. Но топографии должна предшествовать топология»[19], – замечает Хайдеггер).

В этом смысле данные Юнгером характеристики не онтичны (как онтичен, например, преодолевающий нигилизм сверхчеловек у Ницше), а полностью метафизичны в начальном смысле этого слова – то есть нигилистически отклоняют саму проблему заграждения Бытия сущим точно так же, как захваченное нигилизмом описанное Юнгером общество отклоняет осмысление самого существа всего происходящего с ним. («Согласно этому посылу, само человеческое представление метафизично», – говорит Хайдеггер, имея в виду не то, что метафизично любое человеческое представление о чем угодно и по любому поводу, а то, что сам юнгеровский заход находится на том уровне, где он оказывается соразмерным характерному заблуждению, воспроизводимому в момент человеческого размышления о «человечестве», «цивилизации», «ее кризисе» и т. п. – то есть «антропософоразмерная» по своему характеру мысль как таковая[20].)

Таким образом, при анализе юнгеровского текста нигилизм обнаруживается Хайдеггером на разных повествовательных уровнях дважды – в качестве предмета юнгеровского описания и в примененных последним средствах этого описания. Тем самым предположительный «референт» нигилизма очевидно исчезает: если описание самого Юнгера не достигло цели по причинам, указанным Хайдеггером (повествование, уступившее в своих выразительных средствах искусу описываемого явления, является недействительным как непоказательное – в точности как текст, цвет шрифта которого совпадает с цветом фона), то «нигилизма» нет, таким образом, и на уровне возможности его негативной диагностики в самом акте юнгеровского высказывания. У нигилизма тем самым не обнаруживается никакого содержательного определения – ни положительного, ни негативного, – поскольку обозначает он теперь не явление, пусть даже не вполне еще осмысленное, а ситуацию, в которой он оказывается негативной рекурсией самого же себя.

Предпринятая Хайдеггером процедура вменения этой рекурсии оказывается оригинальной – она не является ни «снятием» понятия, ни осуществлением подозрения по марксистскому образцу (где теоретизирующий агент может быть обвинен в скрытой политической принадлежности к тому же самому явлению, которое им разоблачается – например, в отрицаемой им «буржуазности» своих воззрений), ни психоаналитическим обнаружением за одним и тем же содержанием «другого акта».

Сказать, что «нигилизм» принимает таким образом вид типичной соссюровской формулы:

также нельзя, поскольку речь идет не о том, что «один из» нигилизмов – в частности, описываемый самим Юнгером – выступает на верхнем уровне означающего, тогда как хайдеггеровская операция вскрытия нигилистического характера самого юнгеровского описания соответствовала бы означаемому как учрежденной Юнгером ситуации высказывания. Строго говоря, ни одна из процедур их разведения после хайдеггеровского вмешательства недействительна структурно.

Нельзя сказать, что Хайдеггер открыто признает наличие этого затруднения, но сам тон «О линии», сопровождаясь многочисленными оговорками, выдает некоторое несвойственное ему смятение. Пожелав автору всего самого лучшего и предложив ему «дальнейшее союзничество», он заканчивает эссе, коротко посетовав: «То, что пыталось представить письмо, пожалуй, слишком быстро оказалось недостаточным»[21], имея в виду как юнгеровский, так и собственный текст.