Кэтлин и в остальном была права. Роберт потерпел неудачу со своей миссией в Лондоне. Он не мог допустить, чтобы его обвинили в предательстве, ведь шёпот об измене нынче слышался из каждой замочной скважины. Как бы он ни боялся мятежников, страх быть обвинённым в измене оказался сильнее. Убийства, совершённые бунтовщиками, при всей своей жестокости были истинным милосердием по сравнению с тем, что творили с изменниками король Ричард и его приспешники. Кэтлин лишь пыталась защитить его, как любящая жена.
Её обвинения в трусости по-прежнему жгли его, не в последнюю очередь из-за того, что он сам себя за это корил. Неужели другие купцы шепчутся у него за спиной? Видеть презрение, особенно в глазах собственной жены, было для него невыносимо.
— Дорогой, — произнесла Кэтлин, словно прочитав его мысли. — Шериф Томас заверил меня, что имена членов комиссии будут храниться в строжайшей тайне, и известны лишь ему и королю Ричарду. Никто в Линкольне не заподозрит, что ты в неё входишь. Они не станут устраивать тебе засады. Какой в этом смысл? К тому же после таких масштабных казней, как описывал Эдвард, даже самый закоренелый мятежник не осмелится носа высунуть. Им остаётся лишь схорониться в домах или сбежать в болота, молясь, чтобы их не разоблачили.
— Я полагаю, у меня нет другого выбора. — Роберт тяжело вздохнул. — Хорошо… Я пошлю Томасу весточку.
Роберт по-прежнему смотрел в окно, поэтому не видел, как Кэтлин подняла блестящий чёрный локон и сунула его в маленькую нишу в одном из камней своего ожерелья. Не видел он и многозначительных улыбок, которыми обменялись его жена и пасынок. Узрев такое, он, возможно, испугался бы ещё больше.
Глава 61
Беата
Я сидела в прохладной тени монастырских стен рядом с тремя пожилыми пациентками, душный дневной воздух раскалился, словно хлебная печь, поэтому нам разрешили рукодельничать снаружи: пришивать ленты к чепцам, штопать дырки на рукавах, латать больничные рясы, которые столь часто застирывались, что рассыпались прямо на глазах. Работа в монастыре не прекращалась ни для сестёр, ни для нас.
Те ночи, что я провела запертой в ледяных ваннах, многому меня научили. Я научилась ходить, как монашки, пряча руки в рукавах, чтобы они не выдали волнение. Научилась опускать глаза и поджимать губы, как молодые послушницы. Так ты не привлечёшь к себе лишнего внимания. Поэтому меня оставили в покое. Монахини такое поведение одобряли, а послушницам и вовсе было наплевать, лишь бы ты выполняла свою работу и не создавала им проблем.
Но я прекрасно понимала, что меня никогда отсюда не выпустят, даже если у меня не будет ни одного припадка. Некоторые бедняжки томились здесь годами. Их привезли в лазарет Святой Магдалины ещё девушками, кого-то с лихорадкой, кого-то с оспой, а кого и с животом, раздутым от ублюдка, зачатого вне брака. Но даже после выздоровления семьи не торопились забирать бедняжек назад, поэтому они оставались здесь, убирались, стряпали, стирали, копали. Я тоже буду сидеть с ними в одной клетке, пока не умру.
Потом они бросят мой труп в холодную яму без гроба, свечей и отпевания, а когда моя могила сравняется с землёй и зарастёт сорняками, монахини, больные и сумасшедшие будут ходить по мне, словно я никогда и не рождалась. Порой я впадала в такое отчаяние при мысли, что мне предстоит провести здесь долгие годы, что мечтала о настоящем безумии, как о божьем благословении. По крайней мере, я не буду переживать за каждый проведённый здесь день.
Сестра Урсула ворвалась в монастырь, на ходу обмахиваясь рукой, её лицо под туго затянутой скуфьей раскраснелось, словно земляника. Она взглянула на сгущающиеся над собором чёрные тучи и нетерпеливо щёлкнула пальцами.
— Дождь собирается. Бельё ещё не просохло?
— Кое-что из одежды послушниц, — ответили одна из женщин. — Оно всегда по сто лет сохнет. Постельное бельё мы давным-давно убрали.
Сестра Урсула хлопнула в ладоши, словно мы были маленькими детишками.
— Принесите его, принесите немедленно, иначе опять придётся застирывать… Не ты, Джоан, — поспешно добавила она, глядя на страдающую одышкой женщину, безуспешно пытающуюся подняться на опухшие ноги. — Мы состаримся, пока ты доползёшь.
Все остальные поспешили в маленький садик, где тяжёлые одежды были разбросаны по кустам лаванды и розмарина, чтобы, когда высохнут, впитали стойкий аромат растений — для защиты от моли и блох. Первые капли дождя уже упали на нас, когда мы метались по саду, собирая одежду. Это надо было делать осторожно, чтобы не зацепиться за куст и не порвать бельё. К тому времени, как мы достигли другой стороны сада, дождь уже разошёлся, поднялся порывистый ветер.