Исчезающая ведьма

— Парламент вскоре направит туда солдат, мой мальчик. Они вынуждены это сделать. Солдаты повсеместно бросают оружие и бегут, завидев бунтовщиков. Горстка людей бессильна против разъярённой толпы. Я даже слышал, что некоторые солдаты дезертировали и присоединились к мятежникам. Дома и мастерские тех, кто встаёт на их пути, бунтовщики превращают в руины. Мятежники нападают даже на аббатства, заставляя платить выкуп за то, что оставят их в покое. Парламент вынужден принять какие-то меры, но не знаю, какие именно. Говорят, одна половина армии воюет с французами, а другая — на севере, с Джоном Гонтом во главе, где он пытается договориться с шотландцами. Если бы Гонт был здесь, все бунтари уже болтались бы на виселице, но я сомневаюсь, что до него дошли печальные вести.

— Линкольн должен снарядить людей против бунтовщиков? Нас пошлют воевать с жителями Эссекса? — спросил Ханкин.

Уильям снова обернулся.

— Мне об этом ничего неизвестно, мой мальчик. Я послан доставить весть о мятеже в Линкольн. Предупредить отцов города и королевских представителей в этих краях, чтобы были готовы, если и здесь начнётся что-то подобное. Они должны выставить конвой и организовать добровольцев из законопослушных граждан для защиты своих улиц и домов, потому как пламя мятежа может вскоре охватить всю страну.

Глава 41

Дайте больному, на которого наслали падучую, растёртую в порошок человеческую черепную кость, подмешав её в пищу, или испить из черепа самоубийцы, и больной исцелится.

Линкольн

Говорят, однажды непослушный бесёнок залетел пошалить в Линкольнский собор, и за отказ убраться оттуда был обращён в камень, с того дня ему приходится выслушивать все тоскливые проповеди, что там читаются, до тех пор, пока каменные стены храма не обратятся в руины. И это, пожалуй, был самый суровый приговор, даже для строжайшего из судей. Но если бы у злого бесёнка в этот июньский день были уши, то услышанное впервые за долгие годы порадовало бы его чёрное сердечко, ибо в те дни только одна новость была у всех на устах — великое восстание в Эссексе.

Во всех церквях и соборах Линкольна духовенство указывало на настенные изображения Христа, Царя Небесного в окружении ангелов и святых, а ниже — души праведников, склонённых пред ними в благоговении. Они яростно напоминали прихожанам, что весь мирской уклад с его королями, архиепископами и епископами во главе есть ни что иное, как олицетворение данного свыше небесного канона.

Взбунтоваться против короля и парламента означало восстать против самого Господа. Взгляните на несчастные души, истязаемые в аду. Именно это уготовано всем, кто осмелится изменить Богом данный порядок. Хотят ли они видеть, как улицы заливает кровь, как насилуют их жён, насаживают на пики детей?

Горожане и хористы, присутствующие на службах, были так заняты обсуждением последних слухов, что из этих проповедей до них долетали лишь отдельные фразы, а посему они недоумевали: были ли насильники и детоубийцы вторгшимися французами, проклятыми шотландцами или неразумными эссекскими бунтовщиками? Но поскольку все они считались иностранцами, то что ещё можно ожидать от этих варваров, кроме жестокости?

Если бы Роберт присутствовал в тот вторник в церкви на очередной проповеди, то, возможно, волновался бы сильнее, чем сейчас, но он паковал вещи в дорогу, а точнее, этим занималась Кэтлин, проявляя необычайное проворство. Роберту не терпелось добраться до своей любимой гостиницы засветло. В Лондоне он бывал довольно часто и знал примерное время в пути, а если задержится, ему придётся провести ночь на убогом постоялом дворе, где постели кишат вшами, а с вином по отвратности может соперничать только мерзкая еда. Даже если удастся вздремнуть пару минут, не обращая внимания на желудочные колики и храп соседей, то придётся держать под подушкой кинжал, опасаясь лишиться не только денег, но и одежды. Перспектива поездки в Лондон была сродни идее спуститься в ад.

Леония села на колени Роберта, обвив руками его шею. Приехавший на рассвете цирюльник успел привести его в порядок, постричь и побрить, поэтому Роберт испытал удовольствие от прикосновения её нежной щёчки к своему лицу.

— А тебе обязательно уезжать, па?

Ему нравилось, как она его называет, и её нежные объятия. Для него это было так ново. Мальчикам не пристало обнимать отцов, а отцам — сыновей. Роберт почувствовал, как на него накатывает тоска. На мгновение он увидел, как Ян снова вбегает в залитый солнцем зал, совсем ещё мальчишка. Он так хотел его крепко обнять. Он когда-нибудь говорил Яну, как много тот для него значит? Роберт не мог припомнить не единого подобного случая. Но он, конечно же, это говорил. К тому же Ян понимал его и без всяких слов, не так ли? Видимо, так оно и было.

Роберт закашлялся.