Исчезающая земля

Однако в Эссо Надю с Милой ждал точно такой же покосившийся домишко. «Это временно!» — кричал Чега во вторник, стоя по щиколотку в воде. Три года он повторяет одно и то же, а съемный дом разваливается на части. Прошлой осенью Надя обратилась в свой банк за кредитом на квартиру. Они с Чегой месяц не могли договориться насчет займа. Парень был категорически против долгов: «Здесь тебе не Америка, я не буду жить в кредит». «Черт возьми, если не возьмем ипотеку, навсегда останемся в этой дыре», — сказала Надя, но Чега не уступил. Тогда она попробовала уговорить его по-другому. У его родителей были накопления, собранные за долгие годы работы оленеводами. Сестра училась на бюджете, значит, деньги лежат без дела. Когда зимой труба стала протекать, Надя спросила у матери Чеги, как та планирует тратить накопленное. «Вашему поколению все мало, — ответила мать. — Ваша жадность… Тебе понравится жить в квартире, которую ты купила не на свои деньги, которую выпросила? Ты в самом деле этого хочешь?»

Надя ничего не выпрашивала. Но теперь она поняла: мать Чеги, наверное, права. Надя не хочет жить в Эссо.

Село, куда они полетели вслед за Чегой, походило на ее родной поселок. Все новогодние каникулы им с Милой пришлось ходить в общественную купальню с Чегой, его сестрой и ее парнем. Что бы Надя ни предлагала: заплатить подороже и сходить в частный бассейн, пригласить только Ксюшу, без Руслана (Мила просто обожает свою тетю!), пойти куда-нибудь только втроем, как одна семья, — Чега отказывался. Весь досуг — купание в термальной воде, в которой молодые ребята потели, дышали серными испарениями и чувствовали под ногами скользкий мох на бетонном полу.

В бассейне Чега с Русланом — этот мерзкий парень Ксюши — обсуждали односельчан. Тот умственно отсталый, этот жирный, вон тот изменяет жене. Ксюша клала голову на бетонный край бассейна и закрывала глаза. Один раз им помахал какой-то парень. Мила нырнула, а Надя цокнула языком:

— Мышонок, волосы намочишь и простудишься. — Она протянула руку и взяла полотенце. Через плечо сказала Чеге: — Кто-то машет.

Чега посмотрел на парня и не подал вида, что узнал его. Руслан рассмеялся.

— Ты с ним не поздороваешься? — спросила Надя.

— Это Егор Гусаков, — ответил Руслан. — Они с Чегой учились в параллельных классах.

— Он ненормальный, — подхватил Чега. — Фрик.

Наде тоже захотелось нырнуть. Обычный парень — пухловатый, сидит один; не красавец, конечно, но и не урод. Чега тем временем никак не реагировал на проделки падчерицы: Мила развязала тюрбан, пряди волос остывали надо лбом. Руслан выглядел не приветливее злой собаки.

— Пожалел бы его, — сказала Ксюша. На щеках у нее блестели капельки пота.

— С чего бы? Когда мы были детьми, он издевался над кошками, — ответил Чега.

— Над лягушкой, — поправила его Ксюша. — И то всего раз.

Лишнего не скажет. Вот что значит учиться в институте. Если Чега ни в чем себя не ограничивал, то его сестра, наоборот, держалась в жестких рамках.

— Лягушку он мучил, когда мы смотрели, а кошек — когда никто не видел, — продолжил Чега. — Лиля Солодякова мне рассказывала, что в шестом классе Егор каждый день оставлял тела замученных кошек у нее перед домом. Мать жаловалась соседям — думала, кто-то разбросал слишком много крысиного яда.

— Ах, тебе Лиля говорила, — хмыкнул Руслан. Он уткнулся носом в Ксюшину шею, а когда она отвернулась, посмотрел на Чегу. — Давай спросим у Лили, что она думает о нем теперь.

— Ты понимаешь, что ее, может, убили? — ответил Чега. — Ну и кретин же ты.

Руслан выкатил узкую грудь колесом.

— Сам ты кретин.

— Вы оба кретины, — вставила Ксюша. — Давайте сменим тему.

Как же Наде это все надоело! Семейные сцены, разбирательства, кто главнее, сплетни о девочках, сбежавших неизвестно куда; в Палане те же разговоры, но там хотя бы есть отопление и обои не отходят от стен.

Мать вела машину вдоль пятиэтажек. Эти кварталы, построенные полвека назад, может, и не такие красивые, как домики в Эссо, зато их обитатели могут беспрепятственно попасть на кухню, чтобы поужинать, и не придется пробираться по осколкам льда.

Чега пообещал, что в Эссо Надя не увидит ни одной панельки. Мол, его село — камчатская Швейцария. Да откуда он знает? Они с Надей даже в Москве ни разу не были, не то что в Швейцарии.

Дома мать разлила по тарелкам уху. Как только домочадцы съели суп, она настойчиво предложила добавки. Мила оттолкнула тарелку, но бабушка придвинула ее обратно.

— Не хочу больше, — сказала Мила.

— Что? — переспросила мать.

— Она больше не хочет! — ответила Надя.

Мать цокнула языком, взяла тарелку и вывалила остатки обратно в кастрюлю. Вареные картофелины прыгали в жижу: шлеп, шлеп. Из банок из-под майонеза, как щупальца, тянулись ростки лука.

— Сама не ешь ничего и дочери плохой пример подаешь.

Надя вспыхнула.

— Она поела в дороге.

— Что?

— Она поела в дороге!

— Ну и что?

Надя опустила голову, отгородившись от родных темной завесой волос.

— Папа, она больше не носит слуховой аппарат?

— Твоя мама — потрясающая женщина, — ответил отец, поднося ложку к губам.