Музыка стихла, громогласный голос в динамиках потребовал тишины. Наташа сказала:
– Извините, я не могу просто так сидеть. Церемония начинается. Пойдете со мной? Или… – Она колебалась. – Если хотите побыть одна, я вас оставлю. Вернусь, когда все закончится, и отведу к себе. Мне нужно выйти…
Два часа. Или три. Ряховский сказал, полиция едет. Он ведь так сказал? Они выследят Егора. Найдут девочек, где бы они ни лежали. Два или три часа, а дальше целая вечность.
И эту вечность Марина проведет вот так. Одна. Будет сидеть и думать о том, как разлагаются тела. Ее, как и Аллу Иннокентьевну, заставят ждать счастья, которое так никогда и не наступит.
– Ладно, – сказала Марина, услышала свой голос и будто со стороны увидела, как выходит из машины. – Идемте.
Они с Наташей подошли к заграждению, отделявшему их от поляны. На сцене у микрофона стояла Алла Иннокентьевна:
– В этом году Нургэнэк выпал на последний день июня. Давайте встанем в круг и поблагодарим день солнцестояния.
Наташа взяла Марину за руку. С другой стороны незнакомец протянул ей руку. Огромная толпа приобретала очертания круга. Марина стала искать Еву с Петей, но в темноте и на расстоянии друзей не разглядеть. Им придется обойти весь круг, чтобы найти ее. Ну и пусть.
Громко звучали бубны. Алла Иннокентьевна продолжала:
– В эти долгие летние дни старое солнце умирает, и рождается новое. Открываются врата мира духов. В это время мертвые ходят среди живых, а живые могут переродиться.
По траве прошли танцоры. Полы их камлеек хлопали за спинами, ломая линии силуэтов. Танцоры встали в круг между туристами, местными и детьми.
Наташа крепче сжала Маринину руку. Круг пришел в движение.
– Повторяйте за мной, – велела Алла Иннокентьевна. – Нургэнэк. – Марина дала эвенским словам сойти с губ. Она не могла в точности повторить за Аллой Иннокентьевной две «э» подряд в одном слове. Другие русские гости праздника тоже не справлялись. Один мужчина выкрикнул слово, несколько гостей рассмеялись.
Круг стал двигаться быстрее. Трава была скользкой.
– Пожелайте вашему соседу справа счастливого нового года, – велела Алла Иннокентьевна. – А теперь пожелайте мира соседу слева. – Марина представила ставни с облупившейся краской в доме Егора Гусакова. Шнурок с Алениным брелоком.
Голос Аллы Иннокентьевны звучал громче бубнов.
– Сегодня мы переходим из одного года в другой. Вам дадут веточку можжевельника и кожаный шнурок. Можжевельник олицетворяет ваши былые тревоги, а кожа – надежду на будущее. Когда подойдете к первому костру, бросьте в него можжевельник – ваши тревоги – и перепрыгните пламя. – В ее тоне не было ни намека на иронию. – Крепко держите ваши надежды, когда подойдете к другому костру. Вам предстоит пройти между двух миров.
Марина слушала ее, чтобы не думать о том, как будет перекопана земля в саду у Егора. Отвлечься от мыслей о том, что, вполне вероятно, завтра она не сможет дышать. О том, что придется несколько часов ждать вертолета. О том, что это ложь: наши желания не могут изменить будущее. Не думать о том, что сейчас она могла бы держать за руки дочерей, чувствовать тепло их ладошек; они бежали бы вприпрыжку, чтобы успеть за хороводом. Если бы только вернуть их, ее жизнь стала бы идеальной. Как отогнать эти мысли?
Алла Иннокентьевна продолжала:
– Наступило уникальное время. Время, когда сбываются мечты. Перепрыгнув через второй костер, вы попадете в новый год, а когда завяжете кожаный шнурок на другой стороне, ваше желание исполнится.
Круг разорвался, и Марину понесло вперед, к краю поляны, где начинался лес. На деревьях плясали оранжевые всполохи, у корней горели костры. Играла фонограмма, пел хор.
Перед Мариной выстроилась колонна: гости праздника двинулись к кострам. Оттуда, где ничего не разглядеть из-за дыма и деревьев, они стройной линией выходили обратно на прогалину. Вот первый костер. Небольшой, не выше колен. Они подходили ближе. Девушка в камлейке, расшитой бусинами, раздавала веточки можжевельника и кожаные полоски.
В воздухе стояла горечь. Пахло только что сорванными ветками. Запах детства, дедушкиных научений, рек, которые она с дочерями переходила вброд. Наташа отпустила Маринину руку и взяла можжевельник и кожаный шнурок. Марина тоже; тонкая нитка в одной руке, колючие можжевеловые иголки – в другой.
Можжевельник обыкновенный. «Ваши тревоги и желания», – повторяла девушка, перекрикивая шум.
Ее тревоги. Желание у Марины простое: увидеть Соню с Аленой. Позволив себе желать, она представляла, как они с Наташей, Чегой и друзьями вернут девочек домой, генерал-майор и следователи наконец раскроют дело, и ее семья опять станет счастливой. Мечтала о том, что Лилины родственники найдут ее. Что их раны тоже затянутся. Только и нужно, что перепрыгнуть через костер, завязать кожаную полоску и поверить в то, что загаданное обязательно исполнится в новом году. Увы. Соня, Алена и Лиля мертвы. Никакой обряд, ритуал, вмешательство потусторонних сил или даже большая черная машина не изменят этого. Марина напомнила себе о том, что пропавшие дети не возвращаются.