— Простите мою грубость, — сказала она. — Уверена, я должна быть где-то еще, — еще до того, как я успеваю что-то возразить, Кэтрин убегает прочь. Когда она проходила мимо Киарана, она шагнула через стебли чертополоха, старательно держа как можно большую дистанцию. Она скрылась в туннеле, из которого мы пришли.
— Что ты сделал с Кэтрин? — спросила я. Мысль пронзает меня. — Не говори мне, что она помнит, как ты воздействовал на нее в парке.
Его губы дернулись. Киаран почти улыбнулся; только видя это, мое сердце подпрыгивает.
— Это остается нашей тайной.
— Тогда почему она смотрит на тебя, как будто ей жаль, что у нее не было средств и возможности убить тебя?
— Мой вид убил практически всех, кого она знала, — сказал он. — Она не доверяет мне.
— Ну, ты действительно, угрожал искалечить ее мужа.
Знаю, я не должна полностью доверять Киарану. Не после всего того, что он сделал. Но правда в том, что я не могу вспомнить ни единого конкретного момента, когда я решила бы доверять Киарану. Это просто … случается. Я понимаю, что забочусь о нем, только когда это уже происходит. Где-то между нашими охотами или убийствами или поцелуями, он оставляет свои отметки на костях.
Я не говорила Киарану, что это были воспоминания о нас. Те, которыми я дорожила, когда была в тюрьме Лоннраха. Что я проводила часы, пытаясь вспомнить каждую деталь его поцелуя, каждое ощущение, каждое слово, для доказательства, что я не просто некая зверушка, от которой отказываются. Что это ничего не значит.
Я отворачиваюсь. Так безопасней — не смотреть на него. Я уже чувствую столько всего, чего хотела бы не чувствовать.
— Ты сказал, что это было «обещание, которое мы даем». Значит ли это, что и ты тоже его давал?
Внезапно он оказывается вблизи. Я могу почувствовать тепло его тела, как его мышцы напряглись как у хищника, готового к прыжку. Его дыхание на моей щеке, губы достаточно близко, чтобы дотянуться до моей кожи.
— Я был первым, кто дал это обещание.
Я не смею пошевелиться. Это слишком, когда он ведет себя так — в равных частях обольстительно и опасно.
Инстинктивно я потянулась к пряжке, где держу свой меч. Черт. Я оставила его в своей комнате.
— Когда?
— Когда первая Дикая Охота опустошила землю, и мы убивали всех на нашем пути, — я собиралась отойти, но Киаран остановил меня, его пальцы сжали мои. — Кто, по-твоему, превратил город пикси в руины? — его губы у моего уха, поцелуем прижался к нежному изгибу моей шеи. Я задрожала. — Это был я.
Я вырвалась от него. К черту все, я опять забыла.
Киаран однажды был Кадамахом — безжалостным убийцей, который был худшим среди фейри. Только его любовь к другой Охотнице изменили его, оставили его на стороне людей. Но это не означает, что он хороший или не опасный. В конце концов, барсуки тоже безвредны, пока не укусят тебя.
— Ты убил семью Деррика, — сказала я уверено.
— Его семью, его друзей, — глаза Киарана светятся в тусклом свете от полей, так поразительно ярко и странно. — Почти всех, кого он любил.
Боже мой. Он говорит об убийства так беспечно, как будто объясняет, как использовать новое оружие. Как мало ему нужно, чтобы разжечь искру злости во мне.
— Почему?
— Почему? — Киаран стискивает зубы. — Почему ты спишь, или чувствуешь, или делаешь какие-либо вещи, о которых люди не задумываются дважды? Я убил их, потому что для меня это подобно дыханию, — он пытается приблизиться, чтобы дотронуться для меня, но я отступаю назад. Его рука опускается сбоку. — Это то, для чего я был создан.
Я легко могу представить его. Он становится таким, когда мы охотимся вместе, как будто бы в мире нет ничего, что бы он любил больше, кроме сражений. На выдохе — толкание меча, на вдохе — меч через сухожилия и кость — ритм убийства.
«Я сделал тебя такой же, как я. Я охотился, потому что обучен этому, одно убийство за другим. Как делают монстры».
— Ты когда-нибудь жалел об этом? — шепчу я. — Обо всем, что ты сделал?
Его взгляд отсутствующий. Ни вины, никакого-то даже намека на нее.
— У меня мало чего было в жизни, о чем бы я жалел.
— Это не ответ на мой вопрос.
Киаран улыбнулся, красивой фальшивой улыбкой, которая заставила мое сердце заболеть. Его лицо — безупречная маска, без намека на страсть или эмоции. Даже в статуях больше жизни.
— Ты все еще ищешь хорошее во мне, Кэм? — он схватил цветок чертополоха своими пальцами, как будто напоминая мне, что он. Я вижу, как его кожа практически сразу расплавляется и горит. Он не обращает на это внимания, не показывает, как это больно. — Ты все еще желаешь, чтобы я был благороден?
Я тянусь и твердо схватываю его за запястье.
— МакКей, остановись.
Киаран отпустил чертополох, и теперь фальшивая улыбка исчезла.
— Как много тебе нужно узнать о моем прошлом, чтобы ты поняла, что здесь нет ни единой человеческой частички?
— Ты не Кадамах, — шиплю я. — Больше нет. Ты не был им тысячелетия.
В его взгляде промелькнула эмоция и ушла так же быстро.