Исчезание

Dear Sir,

В апреле я не раз имел честь встречать Дугласа Хэйга Вилхарда. Будучи а курсе бегства Дугласа Хэйга из Азинкура и представляя себе, как Вы, не имея никаких вестей, переживаете эту тяжелую разлуку, я считаю нужным дать Вам имеющиеся у меня сведения, надеясь тем самым смягчить Ваши страдания.

В начале, прибыв в Париж, Дуглас Хэйг вел жизнь, скажем так, небезупречную. Заделался завсегдатаем злачных мест; связался с тремя типами ужаснейшей репутации: безнравственными аферистами, наглыми жуликами, снискавшими себе славу самыми гнусными преступлениями. Испытывая на себе их губительнейшее влияние, Дуглас Хэйг принял участие в девяти-десяти шумных сделках, принесших трем преступникам изрядный куш. Финал едва не стал плачевным для Хэйга — главарь банды был задержан, так сказать, взят «с наличным»: мерзавца судили и выслали на рудники в Гвиану.

Если не трусливый, так наверняка пугливый Хэйг тут же представил себя гниющим где-нибудь в исправительных лагерях Бириби. Такая перспектива не прельщала. Расставшись с аферистами и жуликами, Хэйг снял в центре, на бульваре Сен-Мишель маленькую уютную квартирку. Я не знаю, где Хэйг брал средства на разгульную жизнь; думаю, средства эти были значительны. Юный парижанин не имел машины, тратил крупные суммы в магазинах, любил красивые наряды — владельца свитера с вышитым Джугашвили узнавали, зазывали и привечали в различных питейных заведениях: франта ждали в кабачке на бульваре Сен-Жермен и «Бальзаре», в пивнушке у Бастилии и в баре на улице Сен-Жак. А еще Хэйг увлекся свежими идеями: слушал Лакана и Балибара, Мак-Люэна Маршалла и Васадули Вагаруди, Тутти и Кванти; читал «Связи», «Архипелаг», «Силикат», «Три материка»; бегал в синема «Рефле Медиси», славил Жан-Люка Гадара, хвалил Мишеля Курнё.

Приятная жизнь длились целый месяц. Растратив все сбережения, Хэйг задумался. Ситуация намечалась скверная: развлечения, кутежи и кидание денег на ветер лишь расслабляли и развращали.

И Хэйг нашел блестящее решение; придумал себе активный и энергичный вид занятия, чьей целью были улучшение ситуации в стране, упразднение Капитала, устранение Наживы. Хэйг вступил в Радикальную Албанскую Партию: зачитываясь вместе с другими членами ячейки выступлением Энвера Хаджи в селе Шкадере (бывшем Скутари), датируемым как минимум тридцатью шестью месяцами ранее, наш ультралевый активист увлекся идеями генсека и ринулся в идейную атаку как на мямлей из К.П.Ф., так и на т. н. «китайцев» а la Цзэдун. Радикальная Албанская Партия была распущена уже через неделю.

Дуглас Хэйг заскучал. И тут в памяти высветилась папина — Ваша — фраза: «При смерти кузена Густава единственным нашим утешением была сарабанда Альбениса»; Хэйг вдруг задумался: к чему метаться, выискивая смысл в эфемерных утехах, зачем бегать за развлечениями и услаждениями, если существует истинная цель, если есть призвание: пение!

Хэйг начал трудиться. Спустя месяц записался в «Studia Carminae». Сделал блестящую карьеру.

Сейчас Хэйг снимает жалкую лачугу на улице Капитана Нема, 9.

Так, едва не свернув с праведных путей, Дуглас Хэйг все же внял рассудку и вверился призванию.

Надеюсь, сие будет Вам немалым утешением в страданиях, вызванных расставанием и все эти месяцы терзавших Вашу душу.

Искренне Ваш,

Антей Глас.