Август тут же выслал Хэйгу чек на значительную сумму, а к нему накатал целую сагу, рассказывающую все детали
К Августу вернулась надежда. В течение двенадцати месяцев мы жили в тиши и мире. Раз мы вычитали в газете, как Хэйг Вилхард вызвал бешеный энтузиазм у публики в Турине. Ланшан пел дифирамбы «басу, имеющему все шансы на ведущие партии», Гавати — «будущему Джузеппе де Лукка», Рестан — «Джили с данными Ванни-Марку, страстью Чезаре Сьепи и чувствами Сузе».
Раз, сделав все нужные закупки на рынке Азинкура и наняв за двадцать су мальчишку в качестве кули, я тащилась в усадьбу с тремя тяжелыми сумками. Приближаясь к усадьбе, я увидела, как близ пруда гуляет некий тип, чей вид сначала меня изумил: на миг мне привиделся Дуглас Хэйг. Так мы встретились с Антеем.
На вид я не дала бы ему и двадцати лет. Вытянутый как прут, худющий как жердь, приезжий был в плаще-реглане, в шляпе, а в руке держал стек. На первый взгляд, визитер казался милым, и все же неясными, смутными флюидами вызывал у меня неприятие: цвет лица — мертвецки бледный, все жесты и движения — вялые, неуверенные, взгляд — бегающий, а синева глаз — чересчур светлая, чуть ли не выцветшая, едва ли не бесцветная. Сей растерянный и угнетающий трепет меня пугал: как если бы несчастный нес на себе, сам не ведая, куда и зачем, ужаснейшее бремя.
Я приблизилась и, следуя нашим племенным традициям, изрекла приветствие.
— Приветствую тебя, Бледный Лик! Да пребудет в наших вигвамах тишина, и пусть спят наши зарытые в землю мачете. Выкурим вместе трубку мира!
— Айю-ехи-ёй-яхы! — изрек визитер, касаясь указательным пальцем лба и кланяясь мне, как истинный сиу, выказывая тем самым удивительнейшее знание наших правил. — Пусть каждый день в ваших вигвамах жарится целый карибу!
Я пригласила парня зайти внутрь, усадила, ударила в медную тарелку. Вышел Август.
— Я слушаю Вас.
— Антей Глас, — представился парень. — Двенадцать месяцев назад я…
— Да, знаю, — прервал Август. — Двенадцать месяцев назад вы в письме рассказали мне жизнь Дугласа Хэйга в Париже. Вы в красках расписали приключения сына и начатую им карьеру. Сейчас, мне кажется, жизнь Хэйга наладилась; например, три дня назад спетая им партия пленила весь Турин. Я вам весьма признателен за участие; если бы я знал, где вы живете, я бы вам сразу написал. На вашем письме я не нашел адреса.
— Увы, — сказал Антей, — я забыл указать адрес. А сейчас случайные дела занесли меня в ваши пенаты, близ Азинкура, и я решил к вам наведаться. Извините, если я некстати… не к месту…
— Прекрасная идея, разрази вас Юпитер! — закричал Август. — Давай избегать наречий — так будет легче! И перейдем на «ты»! Так будет естественней.
— Ты прав, — признал Антей.
— Ты разделишь с нами ужин? — пригласил Август.
— Приглашение принимаю, — принял приглашение Антей.
Парень снял шляпу и плащ.
— Зайдем в курительную, — пригласил Август. Мужчины вышли из
Глас, смакуя, затянулся.
— Джин? Виски? Абсент… — начал перечислять Август, как заправский бармен, прельщающий изысканными напитками.
— Ну, даже не знаю… — растерялся Антей. — …или смешать мартини, кампари? Если желаешь, я сделаю тебе «Типунш» или «Маргариту»…
— A «blanc-cassis» сделаешь?
— «Kir»? За неимением «Cassis» я капну в рислинг вишневки. Идет?
Выпили. Затем Глас начал рассказывать:
Прежде, ты наверняка желаешь знать, как я встретил Хэйга. Итак, слушай. Раз приезжаю я в Ежёвый парк, иду к зданию с аквариумами и вижу следующую картину: кутаясь в платье из черных тканей идентичный мне внешне, как брат, как близнец, грустный, печальный в тенетах страданий сидел без движения некий юнец — у пруда с карпами. Вытаскивал из рюкзака мягкую субстанцию, халву или рахат-лукум, скатывал из нее шарики, а затем кидал их рыбам, невзирая на предупреждения и ругань служителя; служитель уже трижды прибегал и тыкал желтым из-за курения пальцем в табличку с надписью, запрещавшей давать карпам любую еду.
Кажется, юнец так и ждал, как какая-нибудь рыба выплывет из пруда, выпрыгнет и, как прирученный дельфин, на лету схватит шарик. Увы, никакая рыба не выплывала: юнец расстраивался и даже мрачнел.