Исчезновение

  Я оставил его и стал на колени у гроба. Я не молился, я лишь смотрел на бледное хилое тело, которым когда-то был мой брат.

  «Мне жаль, Бернард, мне жаль».

  Но я знал, что слов было недостаточно.

  Бернарда похоронили утром. Выл холодный и резкий ветер, больно кусающий за щеки. Мы стояли под трепыхающимся на ветру тряпичным зеленым навесом, который не защищал ни от чего вообще. Плотно прижимаясь друг к другу, дрожа и вздрагивая, мы собрались в кучу и провожали глазами серый металлический гроб, на ремнях опускающийся в яму. Я старался не встречаться глазами с мистером Лафаргом, раскрепощено стоящим у забора, опираясь на лопату, будто бы сейчас была не зима, а лето.

  Слова отца Беландера заполняли пустой воздух кладбища, и уносились в даль холодным ветром. Фразы на французском и латыни рассеивались в пространстве. Раскаты грома добавились к вою ветра, что не было обычным для этого времени года, будто небеса сами негодовали от смерти Бернарда и его похорон. Мы с Армандом фыркая обнялись. На наших щеках замерзали слезы.

  Кружа безумные хороводы, пошел снег. Процессия завершилась. Все возвращались домой на нанятых для нее автомобилях и в черном лимузине с надписью «Похоронная Компания Тессира». Машина, в которую сел я, принадлежала мистеру Лакиру. Внутри нее был шикарный интерьер, все было отделано кожей и имело специфический запах, означающий для меня ветер свежих перемен.

  - Пурга! – завопил кто-то, когда мы спешили из машин по ступенькам к себе домой.

  Все плотно заполнили кухню и комнату. Моя мать и тети начали шумно готовить стол, принося салаты и крепкие напитки для всех собравшихся. Большими и быстрыми глотками поглощалось виски, закуска быстро исчезала со стола.

  Спустя какое-то время, я проскользнул в спальню и мягко закрыл за собой дверь. Я не смотрел на кровать, где между Армандом и мной спал Бернард. Я подошел к окну. На стеклах была белая изморозь. Я попытался рукавом удалить ее, но не сумел очистить даже маленькое пятнышко.

  Я попытался плакать, но у меня ничего не получилось.

  Что со мной произошло? Я попал в ад, но без огня и дыма, курящегося повсюду. Этот ад был белым и холодным, скорее похожим на Арктику. Это был ад не гнева, а безразличия.

  Онемевшими пальцами я отодвинул щеколду и открыл окно. И тут же мне в лицо ударил вихрь ветра со снегом. Холод обжег мне глаза и защипал за щеки.

  Я думал о Бернарде, закрытом в гробу и похороненном в земле. Он будет лежать неподвижно, пока не станет пылью - мой маленький брат превратится в пыль…

  Я положил руки на подоконник, оставив лицо на холоде под потоком ветра и снега.

  «Сволочь!» - завопил я, не адресуя это никому.

  «Я больше никогда не буду исчезать», - клялся я, не зная, говорил ли я это вслух или нет.

  «В ад все это исчезновение!» - кричал я, зачеркивая для себя то, что вошло в мою жизнь, как какое-то зло. – «Клянусь, что больше никогда не буду пользоваться исчезновением. Убейте меня, если я это сделаю…»

  Я ждал. Чего? Я не знал. Но все равно ждал.

  Мелкий шум достиг моих ушей. Всего лишь шум, скрежет металла по дереву. Я опустил глаза и увидел старую оловянную банку, через которую я обычно общался с Питом Лагниардом, не выходя из дому.

  Мне это напомнило то знойное лето, когда мы с Питом незаметно ночью ушли на Мокасинские Пруды. Как все это было невинно.

  Мне понадобилось немного снега и ветра, чтобы увидеть что-то внутри: в банке лежал листик бумаги. Он был аккуратно сложен и разглажен. Мои онемевшие пальцы с трудом сумели его извлечь. С нетерпением я поспешил развернуть бумажный листок, потому что внезапно он показался мне драгоценным подарком лета, старое письмо, оставленное Питом еще до забастовки, насилия и всего худшего, что последовало затем. До исчезновения.

  Я развернул сложенную вчетверо записку и увидел накарябанные карандашом слова, напоминающие крошечных змеек на бумаге:

«Привет, Пол».

  Почерк был явно Бернарда.

  Нам с Питом часто досаждали наши братья и сестры. Они знали о нашей системе связи, хотя это было нашей с ним тайной. В банках из-под супа мы находили все, что угодно, чем могли быть мертвые мыши или прочий тошнотворный мусор. Я знал, что мышей мне подбрасывал Арманд, когда Пит был уверен, что весь мусор в его банке был подброшен его братом Херби. На неделю-другую мы прекращали пользоваться нашим веревочным телефоном, а потом снова возобновляли связь. Мои сестры обычно оставляли мне записки о том, что моя очередь мыть посуду или выносить мусор. Я ненавидел какую-нибудь работу по дому. Бернард изредка оставлял мне какие-нибудь послания, обычно это была какая-нибудь загадка или просто приветствие. Он никогда не подписывался, но я всегда узнавал его почерк.

  Я смотрел на записку: хрупкая бумага, карандашная линия, четкая и разборчивая на белом листе:

«Привет, Пол».

  Он будто говорил со мной.

  Я знал, что больше не буду исчезать, независимо от того, сколько мне придется прожить. Мне не хотелось, чтобы из-за меня умер кто-нибудь еще.