Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

– Да. Кажется, мы прихватили его для иллюстрации дела Уорбека. Нет, постой… Вспомнила. Когда Джеймс нашел этот портрет, он сказал: «Если ваш полицейский так любит изучать лица, то вот физиономия как раз для него!» Он еще сказал: «Это самый отъявленный убийца в истории, но все же я считаю, что у него лицо святого».

– Святого! – воскликнул Грант и затем добавил: – Слишком совестливый…

– Что?

– Ничего. Я просто вспомнил свое первое впечатление от этого лица. Тебе оно тоже показалось лицом святого?

Марта взглянула на портрет, прислоненный к стопке книг.

– Мне не видно против света, – сказала она и взяла портрет в руки, чтобы разглядеть получше.

В этот момент Грант сообразил, что для Марты лица представляют такой же профессиональный интерес, как и для сержанта Уильямса. Изгиб бровей, очертания рта говорили ей о человеке не меньше, чем полицейскому. Собственно, она создавала себе лица тех людей, которых изображала на сцене.

– Сестра Ингхэм считает его мрачным, сестра Дэррол – пугающим. Мой врач предполагает, что он переболел полиомиелитом. Сержант Уильямс решил, что Ричард – прирожденный судья. Старшая сестра видит в нем исстрадавшуюся душу.

Помолчав немного, Марта тихо промолвила:

– Знаешь, у него очень странное лицо. При первом взгляде оно кажется подлым, настороженным. Даже сварливым. Но если приглядеться, то все изменится. На самом деле у Ричарда спокойное лицо, неживое. Наверное, это и имел в виду Джеймс, когда говорил, что у него лицо как у святого.

– Нет… вряд ли. Скорее, он имел в виду… совестливость.

– Что бы там ни было, лицо это весьма примечательно! Не просто органы зрения, дыхания и рот в придачу. Удивительное лицо. Чуть измени – и получишь портрет Лоренцо Великолепного[46].

– Ты не думаешь, что это и впрямь Лоренцо и мы все время говорим о другом человеке?

– Конечно нет. Почему ты так решил?

– Потому что ничто в этом лице не соответствует известным фактам, а портреты случалось перепутывать и раньше.

– О да, такое бывало. Но это, несомненно, портрет Ричарда. Оригинал – во всяком случае, его считают оригиналом – висит в Виндзорском замке. Джеймс мне рассказал. Портрет был включен в опись, сделанную еще при Генрихе Восьмом, так что он хранится в Виндзоре уже около четырех столетий. Еще есть копии в Хэтфилде и Олбери.

– Да, это Ричард, – смирившись, вздохнул Грант. – Я просто ничего не понимаю в лицах. У тебя есть знакомые в Британском музее?

– В Британском? – переспросила Марта, все еще увлеченная изучением портрета. – Кажется, нет; сразу вспомнить не могу. Я туда ходила смотреть на египетские украшения, когда играла Клеопатру с Джеффри – ты же видел его в роли Антония? Это было превосходно, но меня музей скорее пугает. Такое нагромождение веков. Нечто вроде этого чувствуешь, когда смотришь на звезды: ты мал и ничтожен. А что тебе там понадобилось?

– Мне нужны сведения об исторических трудах эпохи Ричарда Третьего. Так сказать, информация из первых рук.

– А святой сэр Томас разве не подошел?

– Святой сэр Томас всего лишь старый сплетник, – проворчал Грант. Он явно невзлюбил этого уважаемого человека.

– Боже мой, а симпатичный библиотекарь так почтительно отзывался о нем!.. Житие Ричарда Третьего от святого Томаса Мора и все такое…

– Какое там к черту житие! – рассвирепел Грант. – Он записывал в тюдоровской Англии всякие бредни и россказни о событиях, происходивших в Англии Плантагенетов, ему самому было в ту пору пять лет от роду!

– Всего пять?

– Именно.

– Вот это да! Нельзя сказать, чтобы он был очевидцем.

– Даже ничего похожего. Если подумать, все его сведения не более надежны, чем подсказка букмекера на скачках. В любом случае он находился по другую сторону баррикад. Раз он служил Тюдорам, то не мог быть объективным по отношению к Ричарду.

– Да. Да, видимо, так. Что же ты хочешь выяснить о Ричарде, если с ним не связано никаких тайн?

– Я хочу знать, какие мотивы двигали им. Эта задача посложнее тех, с которыми я сталкивался последнее время. Что изменило его чуть ли не в один день? До самой смерти брата его поведение заслуживало самой высокой оценки. Он был так предан Эдуарду.

– Думается, верховная власть всегда бывает искушением.

– Он до совершеннолетия сына Эдуарда оставался бы лорд-протектором Англии. Если принять во внимание все предыдущее поведение Ричарда, этот титул вполне ему подходил. Казалось бы, регентство как раз то, что ему нужно: он стал опекуном как сына Эдуарда, так и всей Англии.

– А вдруг мальчишка вел себя так несносно, что Ричард просто мечтал избавиться от него? Удивительно, что мы всегда думаем о жертвах как о безобидных агнцах. Вроде библейского Иосифа: я уверена, что он был превредным юнцом и сам давно напрашивался на то, чтобы его спихнули в тот колодец[47]. Быть может, юный Эдуард сидел и буквально умолял, чтобы с ним потихоньку разделались?

– Мальчиков было двое, – напомнил Грант.

– Да, верно. Это нельзя оправдать. Какое варварство! Бедные кудрявые ягнятки! Ой!

– К чему относится твое «ой»?

– Я кое-что придумала. «Ягнятки» навели меня на мысль.

– И?..

– Не скажу, а то вдруг не получится. Лечу.