Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

Итак, «Рэбская Роза» заканчивалась описанием бала во дворце, на котором молодая и счастливая Елизавета, ослепительная в роскошном белом платье и жемчугах, бесконечно кружилась в танце, как принцесса из волшебной сказки. Ричард и Анна прибыли ради этого случая из Мидлхэма со своим маленьким хрупким сыном. Но ни Джорджа, ни Изабеллы на балу не было. Изабелла умерла при родах несколько лет назад, умерла тихо, незаметно, не оплаканная никем, как и Джордж. Сам он тоже умер незаметно, и эта незаметность была, как и все его деяния, настолько эксцентричной, что обеспечила ему долгую память.

Жизнь герцога Кларенса представлялась цепью выходок одна безумнее другой. После каждой из них его семья, должно быть, решала: хватит, больше некуда, это переходит все границы, Джорджу уже не придумать ничего хуже. И каждый раз он преподносил новый сюрприз. Его сумасбродство казалось неистощимым.

Зерно было, видимо, брошено в почву во время первой, совместной с его тестем Уориком, измены, когда тот сделал Джорджа наследником слабоумного бедняги – короля-марионетки Генриха VI, вновь посаженного Уориком на трон в пику своему кузену Эдуарду. Но и надежды Уорика увидеть свою дочь королевой, и претензии Джорджа на трон испарились в тот вечер, когда Ричард отправился в ланкастерский лагерь и переговорил с ним. Однажды познавший вкус значительности, прирожденный сладкоежка уже не мог от нее отказаться. В последующие годы семья то и дело удерживала Джорджа от неожиданных выходок или спасала от неприятностей после очередной эскапады.

Когда умерла Изабелла, Джордж твердо решил, что ее отравила одна служанка, а младенца-сына – другая. Эдуард, посчитавший дело достаточно серьезным, чтобы отдать на рассмотрение лондонского суда, послал Джорджу соответствующее предписание. Тот, однако, уже самолично осудил обеих женщин и повесил их. Разозленный Эдуард дал ему нахлобучку и осудил двух приближенных Джорджа за измену, но тот отказался понять намек и стал повсюду громогласно возвещать, что это было просто узаконенное убийство, порочил его величество.

Затем Джордж решил жениться на самой богатой в Европе наследнице: ею слыла падчерица Маргариты юная Мария Бургундская. Добрая Маргарита считала, что было бы неплохо иметь брата под боком в Бургундии, но Эдуард решил поддерживать в сватовстве Максимилиана Австрийского, а Джорджу ставил всяческие препоны.

Когда бургундская затея провалилась, семья вздохнула с облегчением. В конце концов, Джорджу принадлежала половина всех земель Невиллов, и ему не было необходимости обзаводиться семьей – ни ради владений, ни ради детей. Но он замыслил новый план – жениться на Маргарите, сестре шотландского короля Якова III.

Наконец мания величия Джорджа привела его от тайных переговоров с иностранными дворами к открытому пренебрежению ланкастерским актом парламента, объявлявшим его наследником трона после Генриха VI. В результате ему пришлось предстать перед новым парламентом, настроенным куда менее сочувственно.

Судебное разбирательство в парламенте запомнилось главным образом резкой и многословной перепалкой между двумя братьями, Эдуардом и Джорджем, но когда был принят ожидаемый вердикт осуждения, последовала пауза. Ведь одно дело – лишить герцога Кларенса его прав и притязаний, что диктовалось необходимостью, но совсем другое дело – казнить его.

Поскольку дни проходили, а приговор в исполнение не приводился, палата общин послала напоминание. На следующий день было объявлено, что Джордж, герцог Кларенс, умер в Тауэре.

«Захлебнулся в бочке мальвазии», – прокомментировали острые на язык лондонцы бесславный конец пьяницы, и это выражение перешло в историю в прямом смысле и прославило недостойное имя Джорджа.

Итак, Джордж отсутствовал на балу в Вестминстере. В своей последней главе Пэйн-Эллис изображала Сесилию Невилл уже не как мать, а как бабушку прелестных внуков. Пусть Джордж умер в бесчестье, брошенный всеми друзьями, но его сын, молодой Уорик, рос симпатичным и честным юношей, а дочь Маргарита уже в десять лет обладала чертами фамильной невиллской красоты. Гибель на войне семнадцатилетнего Эдмунда могла показаться бессмысленной, но как бы для компенсации повзрослел болезненный малыш Ричард, которого Сесилия не надеялась вырастить, – и у него уже подрастал собственный сын. Ричард, которому шел теперь третий десяток, все еще выглядел таким хрупким, что его, казалось, можно переломить пополам, но на самом деле был крепок, как вересковый корень, и его щуплый с виду сын мог вырасти таким же. Что касается Эдуарда, ее высокого белокурого Эдуарда, то его красота грозила перерасти в тучность, а добродушие – в леность, хотя оба его маленьких сына и пять дочерей унаследовали всю широту характера и внешнюю привлекательность родителей.

Как бабушка она просто гордилась очаровательными малютками, а как английская принцесса – черпала в них уверенность в завтрашнем дне. На следующие поколения корона остается у Йорков.