И конечно, приводилась драматическая, если не сказать истерическая, сцена, которую Грант запомнил со школьных дней и которую помнит, должно быть, каждый английский школьник. Сцена Совета в Тауэре перед тем, как Ричард предъявил свои права на корону. Его внезапная попытка выяснить у Гастингса, какая участь должна ждать того, кто замышляет убийство лорд-протектора королевства[45]
. Безумное заявление, что причиной сухой руки у него послужило колдовство и жены, и любовницы (Джейн Шор) Эдуарда. Яростный разнос в щепки стола, что явилось сигналом для вооруженных сподручных Ричарда, которые ворвались в палату и схватили лорда Гастингса, лорда Стенли и Джона Мортона, епископа Илийского. Поспешная казнь Гастингса во дворе на первом подвернувшемся бревне, едва тот успел исповедаться первому попавшемуся священнику.Рисовался портрет человека, который сначала действует – в гневе, в страхе, в порыве мстительности, – а уж затем кается.
Впрочем, Ричарду не отказывалось и в способности заранее замыслить злодеяние. Так, он распорядился, чтобы некий доктор Шоу, брат лорд-мэра, выступил 22 июня с проповедью на тему «Бастарды не укоренятся», в которой утверждал, что как Эдуард, так и Джордж были рождены герцогиней Йоркской от неизвестного мужчины, и следовательно Ричард – единственный законный наследник герцога и герцогини Йоркских.
Последнее было так непонятно, так абсурдно, что Грант еще раз перечитал эти строки. Но смысл не изменился: Ричард ради собственной выгоды оклеветал и опозорил свою мать, обвинив ее в столь невероятном бесчестье.
Что ж, так утверждает сэр Томас Мор. А если кто-нибудь и должен был знать все о происходившем, так это Томас Мор. И если кто-нибудь должен был уметь выбирать самые достоверные факты, так опять же Томас Мор, лорд-канцлер Англии.
Мать Ричарда, писал сэр Томас, горько жаловалась на сына, который втоптал ее имя в грязь. Вполне естественно, подумал Грант.
Что касается доктора Шоу, то его замучила совесть. Настолько, что «в течение нескольких дней он зачах и умер».
Удар хватил, вероятно, решил Грант. И неудивительно. Предстать перед лондонской толпой и наплести таких небылиц – испытание не из легких.
Рассказ сэра Томаса о принцах в Тауэре в общих чертах совпадал с поведанным Амазонкой, отличаясь только обилием подробностей. Ричард намекнул коменданту Тауэра Роберту Брэкенбери, что было бы неплохо, если принцы исчезнут, но Брэкенбери отказался участвовать в подобном деянии. Тогда Ричард, прибыв в Уорик во время поездки по стране после коронации, отправил в Лондон Тиррела с полномочиями получить на одну ночь все ключи от Тауэра. Той же ночью два негодяя, конюх Дайтон и стражник Форрест, задушили обоих мальчиков.
На этом месте чтение прервала Лилипутка, которая принесла второй завтрак и отобрала книгу.
Ковыряя вилкой картофельную запеканку с мясом, Грант снова всматривался в лицо подследственного. Преданный и терпеливый младший брат, превратившийся в чудовище.
Когда Лилипутка вернулась за подносом, Грант спросил:
– Вы знаете, что Ричард Третий пользовался большой популярностью в свое время? До того, как стал королем.
Лилипутка недоброжелательно воззрилась на портрет:
– В тихом омуте черти водятся. Притаился он тогда, вот что. Ждал своего часа.
«Ждал своего часа для чего?» – подумал Грант, когда девушка вышла, постукивая каблуками. Не мог же Ричард знать, что его брат Эдуард неожиданно скончается всего сорока лет от роду. Он не мог предвидеть (даже несмотря на то, что они были очень близки в детстве), что выходки Джорджа, герцога Кларенса, приведут к его осуждению за государственную измену и лишат обоих его детей права на престол. Ждать, пока пробьет его час, казалось бессмысленно, ведь ожидание ровным счетом ничего не сулило. Добродетельная златокудрая красавица оказалась прекрасной королевой и принесла Эдуарду целый выводок здоровых детей, в том числе двух мальчиков. Все это потомство, вместе с Джорджем, его сыном и дочерью, стояло между Ричардом и троном. Казалось невероятным, чтобы человек, управлявший Северной Англией или же воюющий (с поразительными успехами) против шотландцев, стремился «притаиться» или «ждать своего часа».
Что же тогда могло так резко изменить его за столь короткий срок?
Грант взял «Рэбскую Розу» – посмотреть, что говорит Пэйн-Эллис о зловещей метаморфозе младшего сына Сесилии Невилл. Но лукавая писательница обошла этот вопрос. Ей явно хотелось написать книгу со счастливым концом, а довести свой труд до логического завершения значило бы превратить его в настоящую трагедию. Поэтому она закончила книгу на бодрой мажорной ноте, посвятив последнюю главу описанию первого бала юной Елизаветы, старшего ребенка Эдуарда. Таким образом упоминания о трагедии двух младших братьев Елизаветы и гибели Ричарда на поле брани автору удалось избежать.