Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

«О господи! Хватит! Крошка мисс Муффи сидела на пуфе и ела творог с молоком… Хикори, дикори, док… Простак Саймон пекаря встретил, он нес булки на базар. Эй, сказал Саймон, ну-ка дай мне попробовать твой товар… Скачи на лошадке по Бенбери-кросс. Когда вас начинает сжигать потребность что-то сочинить, следует сдерживать свое воображение. При живом воображении можно дойти до состояния, когда становишься рабом какой-нибудь одной мысли. Тогда она превращается в idée fixe[65]. Вас может так восхитить величие ступеней, ведущих к какому-нибудь храму, что вы много лет будете трудиться, чтобы заработать денег и позволить себе на досуге отправиться туда. В экстремальных случаях это становится наваждением, человек все бросает и едет взглянуть на то, что покорило его: гору, бюст из зеленого камня, стоящий в музее, реку, не нанесенную на карту, обрывок паруса».

«Как далеко завели Б-Семь его видения? Настолько далеко, что он отправился на их поиски? Или только ограничился тем, что написал о них?»

«Потому что эти слова написаны им».

«Конечно, им».

Они принадлежат ему, Б-Семь, так же как его брови, как эти ученические заглавные буквы.

«Эти английские заглавные буквы?» – с вызовом задал вопрос голос.

«Да, английские».

«Но он уроженец Марселя?»

«Он мог учиться в Англии, разве не так?»

«Еще два слова, и ты заявишь, что он вообще не француз».

«Еще два слова – и заявлю».

Но это уже означало перейти в мир фантазий.

Не было никакой таинственности в случае с Б-Семь. Тело его идентифицировали, у него был дом, родные, девушка, которая ждала его. Было доказано, что он француз, а то, что он написал стихи по-английски английским почерком, было совершенной случайностью.

«Может, он ходил в школу в Клапеме», – ядовито сказал Грант голосу и тут же заснул.

Глава пятая

Утром он проснулся с сильной болью в правом плече. Ревматизм. Грант полежал, не спеша раздумывая над этим и улыбаясь своим мыслям. Согласованность между работой подсознания человека и реакцией его тела беспредельна. Если вы того пожелаете, вас снабдят отговоркой. Прекрасной, честной отговоркой. Грант знал мужей, у которых каждый раз, когда их жена собиралась в гости к своим родственникам, перед самым уходом поднималась температура и появлялись все симптомы простуды. Он знавал женщин, самообладание которых было достаточным, чтобы бесстрастно наблюдать драку на ножах, и при этом они падали в обморок, притом глубочайший, если им нужно было ответить на щекотливый вопрос. («Была ли обвиняемая так перепугана допросом в полиции, что на пятнадцать минут потеряла сознание?» – «Да, несомненно, она упала в обморок». – «Не подозревалась ли симуляция обморока?» – «Доктор говорит, что он видел ее в этот момент и что ее очень трудно было привести в чувство. И что этот обморок был прямым следствием допроса в полиции, которому она…» – и так далее.) О да. Не было предела тому, о чем могут сговориться между собой подсознание человека и его тело. Вот сегодня они и приготовили кое-что, чтобы не пустить его на реку. Его подсознание хотело поехать сегодня в Скоон и поговорить с работником библиотеки. Более того, его подсознание вспомнило, что сегодня базарный день и что Томми поедет в Скоон на машине. И вот оно принялось трудиться над вечным своим подхалимом, его телом, они договорились между собой и превратили его перетруженную плечевую мышцу в неработоспособный элемент. Очень мило.

Грант встал, оделся, морщась всякий раз, когда приходилось поднимать руку, спустился вниз и попросил Томми, чтобы тот взял его с собой. Томми страшно огорчила его временная инвалидность, но привело в восторг намерение Гранта составить ему компанию, и в это теплое весеннее утро им было так весело вдвоем, и Грант был так переполнен радостью, которую он всегда испытывал, собирая информацию, что, только когда они уже катили по окраинам Скоона, он вспомнил, что находится в машине. Что он заперт в машине.

Грант был необыкновенно доволен.

Они договорились встретиться за ланчем в «Каледониане», и Грант пошел искать библиотеку. Но не успел пройти несколько шагов, как новая мысль пришла ему в голову. «Летучий Шотландец», позвякивая на стыках, пришел в Скоон лишь несколько часов назад. Каждые двадцать четыре часа, изо дня в день, из года в год, «Летучий Шотландец» совершал свой ночной рейс и утром приходил в Скоон. А поскольку бригады проводников закреплялись за определенным поездом, только работали они в разные смены, существовала вероятность того, что один из тех, кто сегодня утром прибыл в Скоон на «Летучем Шотландце», был Мердо Галлахер.

Так что Грант вместо библиотеки пошел на станцию.

– Это вы дежурили, когда утром пришел лондонский почтовый? – спросил он носильщика.

– Нет, Лэчи, – ответил тот, растянул губы так, что они превратились в прямую линию, издал свист, который сделал бы честь любому паровозу, качнул головой, откинув ее назад на целый дюйм, призывая отошедшего коллегу, и вернулся к чтению страницы «Клэрион», посвященной скачкам.

Да, Лэчи на дежурстве был.