Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

– Простите. Только на минуту я… это прозвучало так, как будто вы знали Билла. Вы должны извинить меня за мою подозрительность, мистер Грант. Знаете, я совсем как щепка, брошенная в море. Я ни одной души не знаю в вашей стране. Мне приходится принимать людей такими, какими я их вижу. Я хочу сказать, оценивать их по внешности. Конечно же, я верю вам. Я так благодарен вам, что не могу найти слов, чтобы выразить, как я вам благодарен. Поверьте мне.

– Конечно, я верю вам. Просто я поддразнил вас, я не имел права это делать. С вашей стороны было бы неразумно не испытывать недоверия. Вот мой адрес и номер телефона. Я позвоню вам, как только повидаю Ллойда.

– А вы не хотите… может, мне пойти с вами?

– Не надо. Мне кажется, депутация из двух человек немного чрезмерна для такого незначительного повода. Когда вы сегодня вечером будете в «Уэстморленде», чтобы я застал вас?

– Мистер Грант, я буду сидеть и держать руку на аппарате, пока вы не позвоните.

– Все-таки ешьте время от времени. Я позвоню в половине девятого.

– О’кей. В полдевятого.

Лондон был укутан в серый туман, в котором мелькали ярко-красные заплатки, и Грант с любовью смотрел на них. Форма сестер милосердия в армии тоже была таких же цветов, серого и ярко-красного. И в каком-то смысле Лондон обеспечивал человеку такое же ощущение милосердия и уверенности, какое исходило от сестринской униформы. Достоинство, доброта, скрывающаяся под внешним безразличием, внимательно-уважительное отношение компенсировали отсутствие всяких финтифлюшек. Грант смотрел на красные автобусы, так оживляющие серый день, и благословлял их. Как славно, что лондонские автобусы красного цвета! В Шотландии автобусы окрашены в самый жалкий из всех возможных тонов – голубой, – настолько жалкий, что он служит синонимом депрессии. Слава богу, англичане более веселый народ.

Грант нашел миссис Тинкер убирающей комнату для гостей. Не было никакой необходимости убирать ее, но миссис Тинкер получала такое же удовольствие от уборки комнат, какое другие получают, сочиняя симфонии, или выиграв кубок по гольфу, или переплыв Ла-Манш.

Миссис Тинкер принадлежала к тому многочисленному типу женщин, которых Лора однажды кратко определила как «женщин, которые моют порог своего дома каждый день, а свои волосы – каждые шесть недель».

Услышав, что поворачивается ключ в замке, миссис Тинкер выглянула из комнаты для гостей.

– Ну вот! А в доме ни крошки! Почему вы не сообщили, что возвращаетесь из чужих краев раньше срока?

– Все в порядке, Тинк. Я вовсе не хочу есть. Я просто заглянул положить багаж. Купите что-нибудь и оставьте мне, пожалуйста, когда будете уходить, чтобы у меня было что поесть вечером.

Миссис Тинкер каждый вечер уходила домой, отчасти потому, что надо было позаботиться об ужине для некоей персоны, которую она называла «Тинкер», а отчасти потому, что Грант всегда предпочитал по вечерам оставаться в квартире один. Грант никогда не видел Тинкера, и единственным связующим звеном между этим последним и миссис Тинкер были, похоже, ужин и немногочисленная родня. А так вся ее жизнь в действительности проходила в доме номер 19, Тенби-корт, Ю-31, и здесь же были сосредоточены ее интересы.

– Кто-нибудь звонил? – спросил Грант, листая лежащий у телефона блокнот.

– Звонила мисс Халлард и просила, чтобы вы сразу, как только вернетесь, позвонили ей и пригласили ее пообедать.

– О-о!.. Как идет новая пьеса, хорошо? Что пишут критики?

– Подлюги.

– Все?

– Во всяком случае, все, кого я видела.

Когда она была еще свободной, в дни до Тинкера, миссис Тинкер работала театральной костюмершей. И если бы не существовало ритуала ужина, она, наверное, и сейчас продолжала бы каждый вечер одевать кого-нибудь в Ю-31 или Ю-32, вместо того чтобы убирать комнату для гостей в Ю-31. Поэтому ее интерес к театральным делам был интересом человека посвященного.

– А вы видели спектакль?

– Я – нет. Она из тех пьес, в которых все время подразумевается что-то другое. Вы понимаете. У нее на камине стоит фарфоровая собачка, но это совсем не фарфоровая собачка, это ее бывший муж; а он разбивает собачку, этот ее новый хахаль, и она сходит с ума. Не становится сумасшедшей, а безумствует. Очень заумно. Только я думаю, если уж хочешь быть дамой, то нужно играть в заумных пьесах. А чего бы вы хотели на ужин?

– Не думал об этом.

– Могу оставить вам кусочек рыбного рулета с яйцами.

– Только не рыбу, если вы меня любите. За последний месяц я съел столько рыбы, что хватит на всю жизнь. Не рыбу и не баранину, а в остальном все равно что.

– Ну, сейчас уже поздно и почек у мистера Бриджеса не купишь, но я что-нибудь придумаю. Отдохнули-то хорошо?

– Замечательно, замечательно отдохнул.

– Вот и славно. Вы покруглели и набрали немного веса, рада это видеть. И нечего похлопывать себя по животу таким сомнительным образом. Чуть-чуть жирка никому не мешало. Совсем необязательно быть тощим как жердь. У вас тогда не будет никаких резервов.