Исчезновение Йозефа Менгеле

В ожидании, пока мечты империи Перона обретут реальные очертания, Грегор с новоиспеченными друзьями живут на широкую ногу. До блеска начищенные ботинки, набриолиненные волосы: Хаасе и Грегор на представлении «Тристана» Вагнера и «Кармен» Бизе в театре Колумба – его назвал красивейшим в мире еще Клемансо. Меломаны – архитектор и медик – ужинают в кафе «Тортони» или в «Кастелларе» и в ожидании вторых порций первоклассного бифштекса предаются возвышенной беседе о немецкой музыке, которая объемлет все чувства человеческие и приближает к бесконечному. Сассен, любитель мексиканских варьете, иногда затаскивает своего друга вместе с Фрицшем в кабаре или в свой излюбленный дансинг «Фантазия д‘Оливос», намоленное местечко продюсеров и актрис. Тут роли меняются: Фрицш платит; Грегор пялится на сирен со жгуче-черными волосами; Сассен пьет, танцует, тискает yeguas – кобылок – и potrancas – необъезженных красоточек; его жена с дочурками тоскуют дома. Дважды в неделю, по средам и пятницам, Грегор ходит к lechera – проститутке-минетчице – в полузакрытый клуб на Коррьентес. Его ему тоже посоветовал Сассен. Грегор запрещает этим послушным девушкам прикасаться к его коже – только к члену: никаких поцелуев, никакой интимности, заплатил – кончил – ушел.

Если в Буэнос-Айресе слишком жарко, они в конце недели уезжают в пампу, к Дитеру Менге, бывшему пилоту и еще одному другу Руделя, – этот сколотил состояньице на переработке металлолома и теперь владеет большим поместьем, обсаженным эвкалиптами и акацией. Сад оживляет бюст Гитлера, а дно бассейна украшает гранитная свастика. Вечеринки у Менге долгие, воздух прозрачен, и людей объединяет служение общему ремеслу войны, испытание огнем, убеждения. Сняв пиджаки, нацисты хлещут пиво и шнапс, жарят огромные куски бычьих туш, молочного поросенка, рыгают и говорят о далекой родине и о войне. Грегор не слишком словоохотлив, а вот Сассен превосходит самого себя: он возбужденно изображает разрывы снарядов и визг пуль, командует огневой атакой и вспоминает почерневшие лица солдат сибирских дивизий Сталина и лохмотья, остававшиеся от их формы. Каждое 20 апреля Менге и его клика устраивают факельные шествия в честь дня рождения фюрера. Бывает, Рудель приводит в обетованную землю неофита. Таков Вильфред фон Овен, бывший приближенный и сотрудник Геббельса, или другая важная птица, хотя и проездом, – эсэсовец со шрамом Отто Скорцени: этот, обколотый метамфетаминами, ухитрился на борту планера успеть вывезти Муссолини, осажденного в своей резиденции в Абруцци, до высадки союзников на юге Италии. В мирной жизни превратившись в торговца оружием, Скорцени бахвалится, что во время испанской части «Радужного тура» Эвиты Перон сумел ее соблазнить: «Трах-трах, свинюшка этакая, сеньора Перон», – вовсю трубит он; Фрицш ухмыляется, Сассен объявляет тост за Рейх и Аргентину, где нацистам живется так вольготно.

В середине марта 1951 года Менге приглашает эту дикую орду к себе в имение. Рудель, Мальбранк, Фрицш, Бон, Сассен, Хаасе – все собираются отпраздновать сорокалетие друга Грегора. Они приготовили ему подарок. Это мифологическая гравюра Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол».

19

Макартур ушел с поста командующего на Дальнем Востоке, и положение на фронте стабилизируется. Перон в бешенстве: выход из «века кентавра» и начало третьей мировой откладываются. Теперь его грандиозные амбиции направлены на триумфальные перевыборы. Сейчас ему надо нарастить режиму мускулатуру: запрещается клеветать на власти, в центральных ежедневных газетах вводится цензура, «Ла Пренса» закрыта, экспроприирована и превращена в орган Всеобщей конфедерации труда. Численный состав войск удваивается, пропаганда активизируется: диссиденты брошены в тюрьмы, депутаты парламента бегут в Монтевидео. Тут он и привлекает на помощь госпожу Надежду, чтобы победить наверняка: предлагает жене стать вице-президентшей своего следующего президентского мандата.

У Министерства труда и у входа в ее фонд, бюджет которого участвует в борьбе, Эвиту каждый день ждет бесконечная очередь. Люди готовы драться, только бы перекинуться с ней парой слов или просто поймать ее взгляд. Коснуться ее руки – все равно что дотронуться до Христа: Эвита – щедрейшая из богинь. Никогда еще она не раздавала столько домов, медикаментов и одежды отверженным Аргентины, никогда не соглашалась стольким пожертвовать; она, будто дни ее сочтены, совсем перестала спать и становится необычайно активной, словно режиму что-то угрожает; она приказывает тайно хранить оружие и собирается создать личную охрану из рабочих, которым сама будет платить жалованье.

Стены Буэнос-Айреса увешаны плакатами с ее изображением. На обелиске с авениды 9 Июля висят громадные предвыборные транспаранты: «Перон – Эва Перон, формула родины».