Менгеле выглядит элитарной фигурой из высшего общества, успевая засветиться повсюду. Визенталь отслеживает его то в Перу или в Чили, то в Бразилии и даже в самых секретных тренировочных лагерях парагвайской армии. Он, окруженный группой телохранителей, ходит в лучшие рестораны Асунсьона и водит крутой черный «мерседес». Когда Насер отказал ему во въезде в Египет, тот уплыл вместе с Мартой на яхте на греческий остров Китнос. Встревоженный Визенталь отправляет журналиста – пусть тот задержит беглецов. Управляющий отеля на жемчужине Киклад заявляет, что немец с супругой накануне сдали номер и отплыли на паруснике в неизвестном направлении. «Менгеле снова выиграл раунд», – пишет Визенталь. Как и следующий: когда он убегает от группировки выживших в Освенциме, «комитета двенадцати», приехавших похитить его из отеля «Тироль» парагвайского города Энкарнасьона «темной и жаркой ночью» марта 1964-го, Менгеле с его шестым чувством поистине исчезает как волшебник: «Был час ночи, когда люди поднялись по лестнице на второй этаж, в комнату под номером двадцать шесть. Она была пуста, и постель еще не остыла». Менгеле, предупрежденный телефонным звонком о неминуемом приходе мстителей, за десять минут до этого бежал в джунгли в одной пижаме.
Визенталь припас для своих читателей самое новое открытие: в этом, 1967-м, установлено точное местонахождение преступника. «Менгеле скрывается… в милитаризованной зоне между Пуэрто-сан-Висенте, что на большой автодороге Асунсьон – Сан-Паулу, и замком Карлоса Антонио Лопеса[33]
, стоящим у самой границы, на реке Паране. Там он живет в белом маленьком домишке прямо в джунглях, в среде немецких иммигрантов. К его уединенному домику ведут только две дороги, обе патрулируются солдатами и парагвайскими полицейскими, имеющими право обыскивать все машины и стрелять по всем, кто не подчинится их приказам. А если полиция совершит ошибку, на сей случай предусмотрены четверо личных телохранителей, вооруженных до зубов и имеющих рацию и уоки-токи; они неусыпно охраняют самого Менгеле. Он платит им из своего кармана».59
А пока по миру гуляют фантазии о всемогущем злодее, Менгеле сентябрьской ночью изводит себя черной злобой в той норе Серра-Негры, из которой не вылезал уже целых пять лет, с тех пор как в нее зарылся. В который раз тоска схватила его за горло. Не стоило читать старый номер «Шпигеля», тот, что Герхард нашел на станции автосервиса. Его вывело из себя интервью Альберта Шпеера, недавно выпущенного из берлинской тюрьмы Шпандау. Менгеле едва не подавился, читая откровения личного архитектора Гитлера, «понимающего, что он преступник», о его раскаянии. Он-де не знал и не ведал об истреблении евреев – это он-то, любимчик Гитлера, бывший рейхсминистр вооружений и боеприпасов, использовавший рабочую силу из концентрационных лагерей? Увидев фото Шпеера, с пристыженной рожей позирующего перед своей роскошной виллой в Гейдельберге, Менгеле в бешенстве отшвыривает журнал. Теперь ему точно не заснуть, и он встает и поднимается на вышку.
Кутаясь во тьму, он вслушивается в скрипичное кончерто гроссо Шумана, звучащее несмотря на нежное жужжание – и днем и ночью тот же стрекот, нежная музыка тропиков. В листве шуршит ветер, и Менгеле, вдыхая тухловатый запах гнилых плодов хлебного дерева, думает о ранней смерти Шумана, измученного слуховыми галлюцинациями, о самоубийстве Бернхарда Фёрстера после провала «Нуэвы Германии», основанной им вместе с женой Елизаветой Ницше, о времени, которое течет в этом пейзаже с неизменными сезонами, так обостряющем его тоску по родине и опустошенность: ему не хватает осенних туманов, первого снега в ноябре, и цветущих по весне лугов, и серебрящихся озер его юности. Менгеле знает: появись он там – ему не избежать тюрьмы. И он спрашивает себя: не лучше ли ему покончить с собой, чтобы больше не мучиться от пустоты и пытки изгнанием, от этой игры в гусёк[34]
, которую он заведомо проиграет, – столько союзников предают его и столько развелось врагов.