Исчезновение Ивана Бунина

Коллонтай не впервые попала в элитное отделение больницы «Санкт-Йоранс». Привилегированное положение, вне всякого сомнения, обеспечивало ей самый лучший уход, но она по-прежнему чувствовала себя больной. Из окна она бросила взгляд на скверик. С неба валил снег, и стекло покрылось инеем.

Коллонтай не слышала пения птиц, которое так радовало ее во время последнего пребывания в этой больнице. «Конечно, ведь сейчас зима», – подумала она. И тут же вспомнила, как садилась в машину у ворот посольства.

– Мы попали в аварию?

– Нет! Вы потеряли сознание в таверне. Вы ужинали там с шведским писателем.

– Давно я здесь?

– Почти три дня.

Мысли у нее окончательно прояснились. Ну конечно, Лагерквист предложил ей способ уладить проблему Бунина.

– Я добьюсь успеха, – вслух сказала Коллонтай с привычной самоуверенностью. – Мне надо немедленно встретиться с Карлом Августом Нобелем.

– Врачи вам не позволят. И вообще, вам следует меньше работать и больше отдыхать.

Она действительно переутомилась. Вот и результат.

– Так это Пер Лагерквист привез меня сюда?

– Нет, вас привез ваш шофер. В карете скорой помощи.

Коллонтай не посмела задаться вопросом, каким образом шофер оказался в таверне именно в ту минуту, когда она потеряла сознание. Сейчас ее занимали другие дела.

– Товарищ Литвинов звонит чуть ли не каждый час, – сказала помощница. – Спрашивает, как вы себя чувствуете. Он хочет с вами поговорить. Мне показалось, он нервничает.

– Чуть позже, – ответила Коллонтай и закрыла глаза. – Спешки нет. Мне надо набраться сил.

– Я так ему и сказала, что вы позвоните в Москву, как только позволят доктора.

– Спасибо. Вы все сделали правильно.

– Товарищ Литвинов спрашивал, что мне известно о вашей встрече в таверне с господином Лагерквистом.

– И что вы ему ответили?

– Что я ничего не знаю. Он требовал, чтобы вы немедленно ему перезвонили. Настаивал и очень волновался. Еще он спрашивал, есть ли у вас какие-нибудь новости о Бунине. Я сказала, что ничего об этом не знаю.

– Прекрасно, прекрасно.

В последние месяцы – а по правде говоря, в последние годы – Александра Коллонтай совсем себя не щадила. Она привыкла считать себя двужильной, однако возраст и бремя ответственности незаметно делали свое дело. Вначале Коллонтай думала, что пост полпреда в шведской столице будет приятной синекурой, но тут на нее свалилась история с Буниным, отнимая все силы и здоровье. Первый тревожный звонок прозвучал в начале осени. Возвращаясь с одного из светских обедов, где подавали много вина, она упала в обморок в посольском лифте. Помощница вызвала скорую, и посла доставили в больницу.

Литвинова беспокоило состояние Коллонтай. Если в ближайшее время она не встанет на ноги, придется срочно назначать другого человека, который подхватит эстафету постоянного поверенного Советов. Но кто, кроме Коллонтай, способен представлять Россию в такой трудный момент? Поставить на ее место новичка без опыта значило бы поставить крест на Нобелевской премии 1933 года. Решить проблему обычными дипломатическими средствами уже не удалось бы. О других средствах Литвинов предпочитал не думать.

Пока Коллонтай приходила в себя после приступа нефрита, Литвинов в нетерпении мерил шагами свой кабинет в наркомате. Как узнать, успел ли Менжинский предпринять что-либо, чтобы опередить его? И если да, если он уже включился в игру вокруг Нобелевской премии, чем это грозит ему, Литвинову? Потерей престижной должности наркома иностранных дел?

Литвинов слишком многое преодолел на пути к вершине, чтобы так просто сдаться на милость победителя. Прежде всего необходимо получить от Коллонтай отчет о ее встрече с Лагерквистом, о связи последнего с внучатым племянником Альфреда Нобеля и его намерениях. В противном случае ему нечего будет докладывать на предстоящем совещании наркомов, где Сталин не откажет себе в удовольствии под смешки коллег засыпать его каверзными вопросами.

Литвинов закрылся в кабинете с начальником канцелярии и приказал его не беспокоить. Он в отчаянии искал выход из сложившейся ситуации. Накануне ему неожиданно позвонил Сталин. Литвинов только и сумел промямлить, что Коллонтай в больнице. И сконфуженно признался, что поговорить с ней ему пока не удалось.

Тем самым он расписался в собственной непростительной беспомощности, доверительно сообщил он своему начальнику канцелярии. Менжинский умеет заставить говорить кого угодно, включая мертвецов, а он, Литвинов, не в состоянии добиться даже краткого отчета от захворавшей, но вполне живой женщины. Сталина это привело в ярость, и он сурово отчитал наркома.

Зато Менжинского весть о болезни Коллонтай чрезвычайно обрадовала. Ее молчание позволяло ему вновь обратиться к Сталину с предложением радикальных мер. Тот и сам проявлял нетерпение и, судя по всему, созрел для того, чтобы отдать приказ рубить головы.

Совершенно подавленный, Литвинов прикидывал, кто из наиболее приближенных сподвижников вождя мог бы выступить на его стороне. Каганович? Он тоже еврей, а кроме того, член политбюро и член ЦК партии. Но станет ли он поддерживать Литвинова, как поддерживал раньше?