Исчезновение Стефани Мейлер

В свое время мы уже задавались вопросом, видел ли кто-нибудь, как Тенненбаум проезжает пропускной пункт на Мейн-стрит, позволяющий попасть в Большой театр. Но, судя по опросам волонтеров и полицейских, сменявших друг друга в этой точке, там царил такой бардак, что никто ничего не видел. Фестиваль пал жертвой собственного успеха: на Мейн-стрит было черно от народа, все парковки были забиты. Постовые не справлялись. Вскоре толпа перестала обращать внимание на указатели – люди парковались где попало, шли там, где еще оставалось место, вытаптывая газоны и травяные бордюры. Так что выяснить, что и в какое время происходило на пропускном пункте, оказалось решительно невозможно.

– Значит, Тенненбаум проехал по Саттон-стрит и вернулся в Большой театр. Именно так, как мы предполагали, – сказал Дерек.

– Но почему Харви нам ничего не сказал? Это свидетельство позволило бы нам задержать Тенненбаума гораздо раньше. Может, Харви хотел, чтобы тот выпутался?

Внезапно в дверях магазина появился Марти Коннорс и устремился к нам:

– Как хорошо, что вы еще здесь. Я тут вспомнил одну вещь: я тогда рассказывал про фургон еще одному человеку.

– Какому человеку? – спросил Дерек.

– Забыл, как его звали. Помню только, что он был не местный. После убийства он целый год регулярно появлялся в Орфеа. Говорил, что ведет собственное расследование.

Джесси Розенберг

Среда, 16 июля 2014 года

10 дней до открытия фестиваля

Первая полоса “Орфеа кроникл”:

“ЧЕРНАЯ НОЧЬ”: ПЕРВЫЕ РОЛИ РАСПРЕДЕЛЕНЫ

Сегодня должно завершиться прослушивание, на которое, к великой радости городских торговцев, съехалось невероятное количество кандидатов со всего округа. Первым кандидатом, удостоенным роли, оказался не кто иной, как знаменитый критик Мита Островски (на фото). По его словам, это пьеса-куколка, в которой “тот, кого все считали гусеницей, окажется величественной бабочкой”.

Мы с Анной и Дереком приехали в Большой театр прямо к началу третьего дня прослушивания. В зале еще никого не было, только Харви стоял на сцене. Увидев нас, он закричал:

– Вы не имеете права здесь находиться!

Не удостоив его ответом, я кинулся к нему и схватил за шиворот:

– Что вы от нас скрываете, Харви?

Я выволок его за кулисы, подальше от посторонних глаз.

– Вы уже тогда знали, что именно фургон Тенненбаума стоял у дома Гордонов. Но сознательно не дали хода свидетельству заправщика. Что вам известно об этом деле?

– Я ничего не скажу! – завопил Харви. – Как ты смеешь так надо мной издеваться, макака говноедская?

Я вытащил револьвер и упер ствол ему в живот.

– Джесси, ты что делаешь? – заволновалась Анна.

– Спокойно, Леонберг, – стал торговаться Харви. – Что ты хочешь знать? Разрешаю тебе задать один вопрос.

– Я хочу знать, что такое “Черная ночь”.

– “Черная ночь” – это моя пьеса, – ответил Харви. – Ты совсем дурак?

– “Черная ночь” 1994 года, – уточнил я. – Что значит эта долбаная “Черная ночь”?

– В 1994 году это тоже была моя пьеса. Ну, не та же самая пьеса. Мне из-за этого кретина Гордона пришлось все переписывать. Но название я сохранил, оно мне очень нравится. “Черная ночь”. Броско, правда?

– Не держите нас за идиотов, – взбесился я. – С этой “Черной ночью” были связаны определенные события, и вы как бывший шеф полиции прекрасно это знаете: по всему городу появлялись загадочные надписи, потом случился пожар в будущем кафе “Афина” и этот обратный отсчет, закончившийся смертью Гордона.

– Да ты совсем тупой, Леонберг! – вне себя воскликнул Харви. – Это же был я! Это был способ привлечь к пьесе внимание! Начиная все эти инсценировки, я был уверен, что мою “Черную ночь” сыграют на открытии фестиваля. Я думал, что если люди свяжут эти загадочные надписи с афишей пьесы, интерес к ней вырастет в десятки раз.

– Это вы подожгли здание будущего кафе “Афина”? – спросил Дерек.

– Нет, конечно, ничего я не поджигал! Меня вызвали на пожар, я там оставался полночи, пока пожарные не потушили огонь. Улучил минуту, когда всем было не до меня, зашел на пожарище и написал на стенах “Черная ночь”. Раз уж подфартило! Пожарные на рассвете увидели, поднялся шум. А обратный отсчет относился не к смерти Гордона, а к дате открытия фестиваля, лох ты недоделанный! Я был совершенно уверен, что пьеса будет стоять на афише первой и что 30 июля 1994 года ознаменуется пришествием “Черной ночи”, сенсационной пьесы великого маэстро Кирка Харви.

– То есть это все было лишь дурацкой рекламной кампанией?

– “Дурацкой”, “дурацкой”, – обиделся Харви, – не такой уж дурацкой, Леонберг, если двадцать лет прошло, а ты до сих пор ее вспоминаешь!