Исчезновение Стефани Мейлер

– Человек погиб. Разбился на мотоцикле.

Он еще с минуту смотрел на Дакоту, а потом торжествующе воскликнул:

– У нас есть восьмой, последний актер! Завтра с самого утра можно начинать репетиции.

В зале раздались аплодисменты. Браун вздохнул с облегчением.

– Ты потрясающая, – сказал Кирк Дакоте. – Ты когда-нибудь училась актерскому мастерству?

– Нет, мистер Харви, никогда.

– Ты сыграешь главную роль!

Они смотрели друг на друга с каким-то невероятным напряжением. И Харви спросил:

– Ты убила человека, дитя мое?

Та побледнела и, дрожа, пролепетала в панике:

– От… откуда вы знаете?

– У тебя в глазах написано. Первый раз вижу такую мрачную душу. Завораживающее зрелище.

Перепуганная Дакота не сдержала слез.

– Не бойся, дорогая, – ласково сказал Харви. – Ты станешь звездой первой величины.

* * *

Была почти половина одиннадцатого вечера. Анна сидела в машине у кафе “Афина” и следила за тем, что происходит внутри. Островски оплатил счет. Когда он встал из-за стола, она схватила радиопередатчик:

– Островски выходит.

Мы с Дереком, выйдя из засады на террасе, перехватили критика, как только он переступил порог ресторана.

– Мистер Островски, – произнес я, указывая на стоявшую перед нами полицейскую машину, – мы бы хотели задать вам несколько вопросов, если вы согласитесь проехать с нами.

Десять минут спустя Островски уже сидел в кабинете Анны и пил кофе.

– Верно, – признал он, – это дело меня страшно интересовало. Уж сколько я ездил по театральным фестивалям, но чтобы в вечер открытия случилось массовое убийство, такого не было никогда. Как любому сколько-нибудь любопытному человеку, мне захотелось докопаться до разгадки этой истории.

– По словам заправщика, – сказал Дерек, – вы несколько раз бывали в Орфеа в год после убийства. Но дело к тому времени было уже закрыто.

– Насколько я знал, убийца умер, не успев дать признательные показания, хотя его вина в глазах полиции не подлежала сомнению. Признаюсь, меня тогда это зацепило. Без признания вины я успокоиться не мог.

Мы с Дереком незаметно переглянулись.

– Поэтому я время от времени заезжал в Орфеа, пользуясь тем, что регулярно отдыхал в таком дивном месте, как Хэмптоны. Задавал вопросы разным людям.

– А кто вам сказал, что заправщик что-то видел?

– Это чистая случайность. Я однажды остановился залить бак, и мы поболтали. Он рассказал мне о том, что видел. И добавил, что поставил в известность полицию, но его свидетельство сочли пустяком. А мое любопытство со временем иссякло.

– Это все? – спросил я.

– Это все, капитан. Искренне сожалею, что больше ничем не могу вам помочь.

Я поблагодарил Островски за сотрудничество и предложил подвезти его, куда ему удобно.

– Вы очень любезны, капитан, но мне хочется немного пройтись. Такая дивная ночь!

Он встал и откланялся. Но на пороге обернулся и сказал:

– Критик.

– Простите, не понял?

– Эта ваша детская загадка, там, на доске, – горделиво ответил Островски. – Я уже давно на нее смотрю. И сейчас догадался. “Кто хочет писать, но не может писать?” Ответ: критик.

Он кивнул на прощание и удалился.

– Это он! – закричал я Анне с Дереком, до которых дошло не сразу. – Человек, который хочет писать, но не может и который находился в Большом театре в вечер убийства, – это Островски! Это он заказал Стефани книгу!

Спустя несколько секунд Островски сидел в комнате для допросов и вел с нами куда менее приятный разговор.

– Нам все известно, Островски! – гремел Дерек. – Вы уже двадцать лет каждую осень даете объявление в газеты филологических факультетов округа Нью-Йорк, ищете того, кто бы написал книгу про убийство в Орфеа.

– Зачем вы давали объявление? – спросил я. – Пора рассказать все.

Островский посмотрел на меня так, словно я не понимал очевидных вещей:

– Ну знаете, капитан… Как вы себе это представляете? Чтобы великий критик унизился до детектива? Представляете, что скажут люди?

– А в чем проблема?

– Да в том, что есть жанры более уважаемые и менее уважаемые. На почетном месте всегда заумный роман, за ним – роман интеллектуальный, потом исторический, потом просто роман, и уже потом, совсем под конец, прямо перед розовым дамским романом, – детектив.

– Это шутка? – рассердился Дерек. – Издеваетесь над нами, да?

– Да нет же, тысяча чертей! Нет! Проблема именно в этом. С того вечера, когда произошло убийство, я заложник гениального детективного сюжета, но написать роман не могу.

* * *

Орфеа, 30 июля 1994 года

Вечер убийства

Когда спектакль “Дядя Ваня” закончился, Островски вышел из зала. Постановка неплохая, актеры играли хорошо. Уже в антракте он заметил, что публика в его ряду чем-то взволнована. Не все зрители досидели до конца. Причину беспокойства он понял, когда вышел в фойе Большого театра: здесь все бурлило, говорили о том, что только что были убиты четыре человека.

С высоты театрального крыльца он окинул взглядом толпу, нескончаемым потоком двигавшуюся в одном направлении – к кварталу Пенфилд. Все хотели взглянуть, что там случилось.