Исчезновение Стефани Мейлер

В то лето в “Райском саду” я целыми днями сидела в интернете. Особенно часто заходила в фейсбук. Хоть какое-то лекарство от скуки. Я вдруг поняла, что в последнее время у меня, кроме Тары, почти не осталось подруг. Наверно, я слишком увлеклась своей пьесой. И теперь пыталась в сети наверстать упущенное.

По нескольку раз на дню я совала нос на страничку Тары. Мне хотелось знать, что она делает, что видит. С того воскресенья в январе, когда она последний раз приходила ко мне, мы не обменялись ни словом. Тем не менее я шпионила за ней через ее аккаунт в фейсбуке. Мне было отвратительно все, что она выкладывала. Быть может, я так заклинала боль, которую она мне причинила. Или сама растравляла обиду?

В ноябре 2012 года исполнилось десять месяцев, как мы не разговаривали. Однажды вечером я сидела в своей комнате и болтала с разными людьми в фейсбуке и вдруг получила письмо от Тары. Очень длинное письмо.

Я почти сразу поняла, что письмо любовное.

Тара рассказывала, что страдает уже не первый год. Что не может себе простить, что так со мной поступила. Что с весны ходит к психиатру, который помогает ей разобраться в себе. Писала, что наконец сумела принять себя такой, какая она есть. Признавалась в своей гомосексуальности и в том, что любит меня. И что не раз пыталась мне это сказать, но я ничего не понимала. Объясняла, что в конце концов стала ревновать меня к моей пьесе, потому что лежала на моей кровати, предлагала мне себя, а я глядела только в текст. Говорила, что ей очень трудно выразить свое настоящее “я”, просила прощения за свое поведение. Говорила, что хочет все исправить и надеется, что это признание в любви позволит мне понять ее безумный поступок, за который она, по ее словам, ненавидит себя. И сожалела, что из-за слишком сильной, слишком неудобной любви ко мне, в которой так и не осмелилась признаться, слетела с катушек.

В смятении я несколько раз перечитала письмо. Мне было не по себе. Мне не хотелось ее прощать. Наверно, я слишком долго носила в себе гнев, он не мог рассеяться в одну минуту. После недолгого колебания я переслала письмо Тары по мессенджеру всем одноклассницам.

К завтрашнему утру письмо прочла вся школа. С того момента Тара превратилась в “Тару-лесбиянку”, со всеми возможными и невозможными уничижительными синонимами к этому слову. Не думаю, что изначально мне хотелось именно такой реакции, но я вдруг поняла, что зрелище Тары, прикованной к позорному столбу, доставляет мне удовольствие. А главное, она призналась, что уничтожила мой текст. Преступница была уличена, жертва немного утешилась. Но все остальные увидели в обнародованном мною письме только одно – сексуальную ориентацию Тары.

В тот же вечер Тара снова написала мне в личку:

Почему ты со мной так?

Я ответила:

Потому что я тебя ненавижу.

По-моему, я тогда действительно чувствовала ненависть. И эта ненависть пожирала меня изнутри. Вскоре Тара стала для всех объектом насмешек и всяческих издевательств, и я, сталкиваясь с ней в школьных коридорах, говорила себе, что так ей и надо. Я не могла отделаться от событий того январского вечера, когда она удалила мой текст. Вечера, когда она украла у меня пьесу.

Именно в это время я близко сошлась с Лейлой. Она училась в параллельном классе. Очень заметная девочка, обаятельная, всегда прекрасно одетая. Однажды она подошла ко мне в кафетерии и сказала, что я поступила просто гениально, обнародовав письмо Тары. Та всегда казалась ей задавакой.

– Ты что в субботу вечером делаешь? – спросила Лейла. – Хочешь, приходи ко мне, побалдеем?

Субботние вечера у Лейлы превратились в обязательный ритуал. У нее собирались несколько девочек из нашей школы, мы запирались в ее комнате, пили алкоголь, который она таскала у отца, курили в ванной и писали Таре оскорбительные сообщения в фейсбуке. “Шлюха, потаскуха, ковырялка”. Все шло в дело. Писали, что мы ее ненавидим, обзывали всякими словами. Нам страшно нравилось. “Мы тебя закопаем, лахудра. Падла. Шлюха”.

Вот в кого я превратилась. Год назад родители уговаривали меня ходить в гости, найти себе подруг, но я все выходные сидела за компьютером и писала. А теперь бухала в комнате Лейлы и часами напролет оскорбляла Тару. Чем сильнее я на нее нападала, тем ничтожнее она мне казалась. Раньше я ее обожала, а теперь с восторгом ощущала свою власть над ней. Я стала толкать ее в коридоре. Однажды мы с Лейлой затащили ее в туалет и сильно избили. Я ни разу в жизни никого не ударила. Отвесив ей первую пощечину, я было испугалась, что она ответит, станет защищаться, одолеет меня. Но она покорно дала себя избить. Я смотрела, как она плачет, умоляет меня перестать, и чувствовала себя сильной. Мне понравилось. Чувствовать себя властной. Видеть ее жалкой. Наказания возобновлялись при каждом удобном случае. Однажды, когда я ее била, она описалась. А вечером я снова осыпала ее оскорблениями. “Сдохни, падла. Для тебя это лучший выход”.

Так продолжалось три месяца.