Исчезновение Стефани Мейлер

– Мне сказала как раз Меган Пейделин, она работала в книжном. Она же мне и предложила оставить экземпляр пьесы в отделе местных авторов. Туда иногда заходили голливудские звезды, мало ли, вдруг кто известный прочтет и ему понравится. Но в середине июля, после того как коллеги подложили мне свинью, я хотел забрать текст из магазина, а Меган сказала, что его недавно купил Гордон. Я пошел к нему и попросил вернуть, но он утверждал, что моей пьесы у него нет. Думаю, он хотел мне насолить, ведь он читал пьесу, она ему страшно не понравилась, он ее даже порвал у меня на глазах! Зачем покупать ее в магазине, если не для того, чтобы мне нагадить? В общем, покидая Орфеа, я хотел доказать, что для искусства нет никаких преград. Можете его жечь, охаивать, запрещать, подвергать цензуре – оно все равно воскреснет! Думаете, вы меня уничтожили? Хрен вам, я силен, как никогда. Вот как я себе все представлял. Поручил отцу продать дом и переселился в Калифорнию. На деньги от продажи я мог какое-то время продержаться. Снова погрузился в досье, но все время ходил по кругу. И чем меньше понимал в этом деле, тем больше оно меня занимало.

– То есть вы все это обдумываете целых двадцать лет? – спросил Дерек.

– Да.

– И к чему вы пришли?

– Ни к чему. С одной стороны, разбившийся мотоциклист, с другой – Меган. Вот и все, что у меня есть.

– Думаете, Меган расследовала аварию с Джеремайей Фолдом и за это ее убили?

– Не имею представления. Это я придумал для пьесы. Говорил себе, что выйдет отличная первая сцена. А что, действительно есть какая-то связь между Меган и аварией?

– В том-то и вопрос, – ответил я. – Мы, так же как и вы, уверены, что смерть Меган и смерть Джеремайи Фолда связаны, но между Меган и Джеремайей, похоже, никакой связи нет.

– Вот видите, – вздохнул Кирк, – в самом деле что-то странное.

Теперешний Кирк Харви совершенно не походил на полоумного несносного режиссера, каким он был последние две недели. Зачем было играть эту роль? Зачем эта пьеса без начала и конца? Зачем эти дикие выходки? Когда я задал ему этот вопрос, он удивился, словно речь шла о чем-то самоочевидном:

– Да чтобы жить, Розенберг! Существовать! Чтобы на меня, наконец, посмотрели! Обратили на меня внимание! Я понял, что никогда не раскрою это дело. Я был на дне. Жил в трейлере, без семьи, без друзей. Разве что манил отчаявшихся актеров отблесками недосягаемой славы. Что бы со мной сталось дальше? Когда Стефани Мейлер приехала ко мне в Лос-Анджелес, у меня забрезжила надежда закончить пьесу. Я ей рассказал все, что знал, думал, и она поступит так же.

– Значит, Стефани Мейлер знала, что главной жертвой была Меган Пейделин?

– Да. Я же ей об этом и рассказал.

– И что ей было известно?

– Не знаю. Она поняла, что я не знаю, кто убийца, и тут же собралась уходить. Сказала: “Не могу терять время”. Я требовал, чтобы она хотя бы поделилась со мной своими сведениями, но она отказалась. Мы слегка повздорили в “Белуге”. Я пытался ее удержать, схватился за сумку, и из нее все вылетело на пол. Бумаги, связанные с расследованием, зажигалка, брелок с таким смешным большим желтым шариком. Я помог ей собрать вещи, попытался при этом заглянуть в ее заметки. Но безуспешно. А потом появился ты, любезный Розенберг. Сперва я не собирался ничего тебе рассказывать, меня уже один раз обвели вокруг пальца. А потом подумал, что, быть может, это мой последний шанс вернуться в Орфеа и сыграть на открытии фестиваля.

– Без готовой пьесы?

– Мне просто нужна была минута славы. Все остальное не важно. И я ее получил. Обо мне говорили целых две недели. Я был в центре внимания, обо мне писали в газетах, я командовал актерами и делал с ними все, что хотел. Выпустил на сцену великого критика Островски в трусах, заставил его вопить на латыни – ведь он столько гадостей наговорил в 1994 году про мое представление. И с этим гадом Гулливером, так унижавшим меня в девяносто четвертом, проделал то же самое. Его тоже надо было видеть – почти голый, с чучелом росомахи в обнимку. Я отомстил, меня уважали. Я жил полной жизнью.

– Но объясните, Кирк, что вы задумали в конце спектакля? Там же одни пустые страницы.

– За конец я не волновался. Я думал, вы найдете убийцу до открытия фестиваля. Я на вас рассчитывал. Я бы тогда просто объявил его имя, и так уже известное, и пожаловался, что вы все испортили.

– Но мы его не нашли.

– На этот случай я собирался оставить Дакоту на сцене и повторил бы “Пляску смерти”. Унижал бы Островски и Гулливера часами. Мог затягивать пьесу до бесконечности, хоть до середины ночи. Я был готов на все.

– Но вас бы сочли кретином, – заметила Анна.

– Не большим, чем Браун. Его фестиваль пошел бы ко дну, люди бы потребовали вернуть деньги за билеты. Он бы потерял лицо, и его бы не выбрали на новый срок.

– То есть все это было для того, чтобы ему напакостить?

– Все это было для того, чтобы не быть одному. Ведь, по сути, “Черная ночь” – это мое бездонное одиночество. Но все, что у меня получилось, – это нагадить людям. А теперь еще и эта чудная девочка Дакота между жизнью и смертью, и все из-за меня.